Баронесса пришла в ужас.
— Я не осмелюсь сделать этого! — вскричала она. — Как вам могло прийти такое в голову? В данной ситуации вам неприлично оставаться с ним наедине.
Камилла вздернула свой маленький подбородок.
— Мое слово имеет какой-то вес или нет? Я желаю говорить с капитаном Чеверли, а маркграф пусть думает, что хочет. Он просто злобный старый болтун, и я не могу больше смотреть, как вы расстраиваетесь из-за него.
— Дорогая, умоляю вас, подумайте в другой раз прежде, чем решите нарушить какие-то условности, — взмолилась баронесса.
— Я — англичанка, — с достоинством проговорила Камилла, — и еще не знакома с условностями Мельденштейна или Вестербальдена. Попросите капитана Чеверли прийти ко мне, или я пошлю за ним Розу.
Ее слова повергли баронессу в растерянность.
— Это не поможет вам, а только усугубит дело!
Я пойду за капитаном, мисс Ламбурн, и сделаю, что в моих силах. Но я дрожу при мысли о том, что будут говорить о вас. А говорить будут! Я знаю!
— Пусть говорят, — твердо ответила Камилла.
Баронесса ушла за капитаном Чеверли, а Камилла в ожидании его отвернулась к окну. Казалось, что сама судьба воспрепятствовала их трагическому расставанию. Она чувствовала, что сердце прыгает у нее в груди от радости перед предстоящей встречей.
Как чудесно будет увидеть его снова, пусть даже ненадолго.
Она подбежала к камину, на котором стояло большое зеркало, встала на цыпочки и посмотрелась в него. Ее шляпка с розовыми перьями и голубыми лентами удивительно шла ей. В то же время отражение показало, что уголки ее рта печально опущены, а под глазами видны круги от слез.
Она вспомнила, как однажды леди Ламбурн, страдавшая от ревматизма, собиралась на прием. Камилла заметила, как мать поморщилась от боли, и воскликнула:
— Тебе больно, мама! Зачем ты идешь туда? Тебе там не понравится, потому что ты плохо себя чувствуешь.
— Твой отец сильно расстроится, если я не пойду с ним, — ответила леди Ламбурн. — Больные или печальные женщины наводят на мужчин тоску.
— Я уверена, что папа никогда не скучает с тобой, — запротестовала Камилла.
Леди Ламбурн улыбнулась:
— Когда я выходила замуж за сэра Горация, он был чрезвычайно привлекательным мужчиной, каким остается и по сей день. К тому же он — очень обаятельный кавалер. Многие леди бросали на него влюбленные взгляды, но он не обращал на них внимания. В мое отсутствие ему будет гораздо труднее устоять перед их кокетством.
— О, мама! — рассмеялась Камилла. — Какой репутацией ты наградила бедного папу.
— Бедный папа не отличается от других мужчин, — ответила леди Ламбурн. — Их очень легко сбить с пути и увести.
— Но папа обожает тебя, — возразила Камилла.
— Знаю, — глаза леди Ламбурн потеплели, — и я тоже люблю его. Поэтому, Камилла, иногда стоит немного пострадать из-за любви. Твой папа никогда не узнает о моих мучениях.
— Ты не расскажешь ему о том, что тебе больно?
— Нет, если смогу терпеть боль, — ответила леди Ламбурн. — Запомни мои слова на всю жизнь, Камилла: мужчины любят, чтобы их развлекали, им нравится находиться в центре внимания. Женщина, которая постоянно бубнит о своих болячках или пытается вызвать жалость, прослывет законченной занудой.
— Но если женщина несчастна, мужчины все равно будут считать ее скучной? — спросила Камилла, пытаясь понять мать.
— Посмотри на любое общество, мужчины вьются, словно глупые мотыльки, вокруг веселых, остроумных, интересных женщин. Они не обязательно красивы или элегантны, но, если они занятны, это решает все.
Оказавшись в Лондоне, Камилла невольно вспомнила слова матери. Предложения руки и сердца получали зачастую девушки не самые привлекательные, но с веселым и легким нравом, чье joie de vivre3 передавалось и окружающим.
Тогда Камилла чувствовала себя очень несчастной, она не понимала, как можно вести себя так живо и непосредственно в окружении незнакомых людей. Она не знала ни имен собеседников, ни того, какие темы допускаются в светском разговоре, а какие нет. Только по возвращении домой девушка осознала, что совершенно не воспользовалась советом матери. Но одно дело болтать с Гервасом, папой или молодыми сквайрами, живущими по соседству, и совсем другое дело беседовать о чем-то со скучающими нарциссами или денди, одетыми по последней моде, снисходящими до разговора с юной девушкой с полнейшим безразличием на лице и сознанием собственного превосходства в душе.
— Я вела себя как круглая дурочка, — бодро доложила она матери, — но это не имеет значения. У меня нет желания торчать в Лондоне, и разодетые щеголи наводят на меня такую же тоску, как и я на них.
— Никогда не поверю, что моя дочь может навести на кого-нибудь тоску, — ответила леди Ламбурн. — Обещаю тебе, Камилла, что в следующий раз тебе понравится больше.
Но следующий раз так и не наступил. Состояние леди Ламбурн ухудшилось, у сэра Горация опустели карманы, ему уже начали грозить кредиторы, и, наконец, наступил банковский кризис, после чего у них не хватало денег даже на еду, не то что на светские развлечения.
Камилла смотрелась в зеркало, и в одно мгновение перед ней пронеслась вся жизнь — несчастья, нужда…
Ее снова охватил страх перед будущим.
— Нужно надеяться на лучшее, — сказала она себе.
Она вздернула подбородок повыше и заставила себя улыбнуться, она готовилась к встрече с мужчиной, который был для нее дороже жизни.
В этот момент дверь открылась. Камилла быстро повернулась. В комнату вошли баронесса и капитан Чеверли.
Она увидела в его глазах обеспокоенность. Вновь обретя храбрость, Камилла обратилась к баронессе:
— Я бы хотела поговорить с капитаном Чеверли наедине. Не будете ли вы так любезны подождать в коридоре и проследить, чтобы нам никто не помешал?
— Мне не следует оставлять вас одну, — ответила баронесса. Просьба Камиллы взволновала ее.
— Я знаю, — мягко ответила Камилла, — вот почему я и попросила вас подождать в коридоре. Как только вы увидите, что кто-то приближается, немедленно зайдите в будуар. Я не хочу, чтобы вас снова обвинили в том, что вы плохая компаньонка.
— Да, этого нельзя допустить, — согласилась баронесса. Слова Камиллы сбили ее с толку, и она подумала, что для нее ив самом деле правильнее находиться снаружи, нежели в комнате.
— Я сделаю, как вы просите. Подожду в коридоре. — И баронесса вышла из будуара.
Минуту Камилла и Хьюго молчали, затем в два прыжка он оказался возле нее и прижал ее руки к губам.
— Что случилось? Ты знаешь, мне нельзя находиться здесь.
— Думаю, что баронесса ясно дала это понять, — улыбнулась Камилла, — но мне все равно, что будут говорить или думать. Я решила, что не позволю этим людям сломить себя.
Она прочитала вопрос в его глазах.
— Нас видели прошлой ночью. Маркграф сделал баронессе выговор за то, что она оставила меня одну.
Бедняжка, она думала, что я сплю, так оно и было, пока ты не постучал в дверь.
— Значит, маркграф сует нос не в свое дело? Как ты думаешь, он может поднять шум? — пробормотал Хьюго.
