теперь, когда его акции поднялись благодаря обретению графского титула, на него может польститься хоть какая-нибудь мало-мальски приличная невеста.
Манелла встрепенулась, как птичка. Кому, как не ей, было знать, о какой свадьбе шла речь!
Как она и предполагала, дядя прочил ее замуж, имея в виду не столько обеспечить племянницу, сколько добыть денег для себя.
Стоило ему породниться с богатым герцогом, как тот, по натуре человек благородный, мог стать для новоявленного родственника настоящей золотой жилой.
Подобно покойному отцу Манеллы, старику пришлось бы расплачиваться по векселям новоявленного родственника, чтобы оградить честное имя жены от пересудов и скандалов, какие разгораются вокруг несостоятельных должников, оставляя грязные пятна на репутации их близких.
Памятуя состоявшийся накануне неприятный разговор, Манелла направилась на кухню — к шкафчику, в котором, как ей было известно, миссис Белл всегда держала деньги на хозяйственные нужды.
Отперев шкафчик торчавшим в дверце ключиком, девушка достала жестяную банку из-под чая, где, как она и рассчитывала, лежали две золотые гинеи. Кроме того, в ней было довольно много мелких денег.
Манелла выбрала всю мелочь и заперла шкафчик, воткнув в дверцу заранее приготовленную записку, адресованную дяде. Ей хотелось, чтобы записка попалась на глаза миссис Белл прежде, нежели та обнаружит пропажу.
Записка была коротенькой. Манелла составила ее с таким расчетом, чтобы дядя, прочитав ее, не сразу догадался о побеге племянницы.
В записке говорилось:
«Дорогой дядя Герберт!
Вчера, после того как вы отправились спать, приезжал посыльный с письмом от одной из моих подруг, которая приглашает меня на завтра на небольшой вечер с танцами.
Поскольку мне очень хочется навестить ее перед разлукой, я немедленно отправляюсь к ней — поскачу верхом на Героне. Я забираю с собой и Флэша: мне будет спокойнее с таким надежным защитником.
Возможно, лорд Ламберн будет разочарован, однако я уверена, что вам удастся его утешить. Кроме того, он вполне может приехать в один из последующих дней.
Поскольку мне понадобятся деньги, я забираю то, что вы выдали миссис Белл. Сообщаю это, чтобы вы не винили ее в пропаже, когда вам придется дополнительно выдавать ей деньги на покупки.
Я скоро вернусь, однако не могу точно назвать срок: все будет зависеть от того, сколько продлится торжество.
С уважением, — Манелла усмехнулась, выводя это слово, находившееся в явном противоречии с чувствами, которые внушал ей опекун, — Ваша Манелла».
Записку она умышленно не стала запечатывать.
Запасшись деньгами и оружием, Манелла немного повеселела и успокоилась.
Она надеялась, что простенькая уловка с письмом даст ей фору в два-три дня. Дядя, привыкший иметь дело с дамами весьма вольного поведения, может и вправду поверить, что его племянница решится вот так, без спроса, без сопровождающей дамы, отправиться в чужой дом. А когда до него наконец дойдет, что его обвели вокруг пальца, Манелла будет уже далеко.
Во всяком случае, она на это надеялась.
Однако, спускаясь по лестнице с пожитками в руке и Флэшем, бесшумно скользившим за ней по пятам, девушка содрогалась от собственной решительности.
Всю жизнь Манелла знала, что у нее есть надежные защитники: сначала родители, потом, после маминой смерти, — отец.
Даже после смерти отца она ощущала себя в безопасности: с ней оставались верные слуги. Да и не зря говорят: дома и стены помогают.
И вот теперь, покидая стены родного дома, девушка ступала в простиравшийся за ними большой мир, о котором ровным счетом ничего не знала.
Если ей не удастся устроиться, то придется с позором возвращаться туда, где ее будет ждать не только дядя со своими колкостями и насмешками, но и брак с ненавистным ей стариком.
— Я должна найти работу. Обязана! — твердила себе Манелла, выходя через боковую дверь и направляясь прямиком к конюшне.
Она знала, что в этот ранний час никого там не застанет. Однако Манелла подозревала, что дядин грум мог устроиться на ночлег в каморке, где прежде, когда штат слуг был побольше, спали подручные конюха.
Манелла видела его накануне мельком и еще тогда решила, что при случае сообразит, как его провести. В конце концов, он здесь человек новый и едва ли станет преграждать ей дорогу, как-никак она барышня, родственница хозяина дома.
Зайдя в конюшню — Флэш предпочел остаться снаружи, — Манелла прислушалась. Было слышно лишь, как фыркают и перебирают ногами лошади.
«Интересно, — подумала Манелла, — знает ли грум, что дядя намерен продать Герона?»
Если он посвящен в планы своего хозяина, то, не ровен час, может поднять шум, когда она будет забирать жеребца!
Вдруг Манелла услышала громкий храп.
Она очень обрадовалась, обнаружив, что грум спит на соломе в углу безмятежным сном.
Во дворе тоже все было спокойно.
Поспешно, опасаясь, что в конюшню может кто-нибудь зайти, Манелла оседлала Герона и уложила вещи. Потом она отворила ворота конюшни, вывела жеребца во двор и вскочила в седло.
Никогда прежде стук копыт по булыжнику двора не казался ей таким громким.
Манелла сжалась, словно желая сделаться незаметнее, но тут же сообразила, что у страха велики не только глаза, но и уши, они-то и заставили ее вздрагивать от топота ее собственной лошади.
Девушка дала себе слово не тревожиться по пустякам. Теперь, когда она оседлала самого резвого жеребца в конюшне, когда ее сопровождает самый быстрый пес в округе, едва ли за ней кто угонится.
Из осторожности Манелла выехала со двора не через ворота, а через боковую калитку.
Небо просветлело, звезды побледнели. Занималась заря.
Оказавшись за оградой парка, Манелла пустила Герона рысью.
Жеребец было приготовился скакать во весь опор, но Манелла придержала его: путь предстоял неблизкий. Кроме того, надо было подумать о Флэше. Сеттер был неутомимым охотником и пробегал за день добрых полтора десятка миль. Однако и ему следовало поберечь силы.
Флэш, не разделявший благоразумных соображений хозяйки, нарезал круги по высокой траве, надеясь отыскать зайца. Временами он останавливался и замирал в характерной стойке, принюхиваясь и приподняв согнутую переднюю лапку.
Казалось, пес понял, что эта прогулка необычная, хотя знал эти места как пять пальцев на любой из своих лап. Словно почувствовав, что начинаются какие-то приключения, он с восторгом летел навстречу неизвестности. Манелла даже позавидовала его бесшабашному веселью.
Что касалось самой девушки, то ее настроение было весьма противоречивым. Рассудок говорил ей, что она поступает совершенно правильно. Но сердце твердило свое. Если бы его учащенный стук можно было перевести на нормальный человеческий язык, он означал бы что-то вроде: «Твой дом… Твоя мама… Твой отец… Покидаешь… Покидаешь… Нелюбимый… старик. Правильно… Жалко». От глубокого волнения Манелла и сама не могла бы составить полную фразу.
Томимая опасениями, сомнениями, радостным предчувствием новых событий, неистребимым оптимизмом, свойственным одной лишь юности, она скакала на запад, зная, что в этом направлении ей долго не попадется ни одной деревни, а следовательно, выбрав его, она менее всего рискует натолкнуться на свидетелей своего побега.
Почему-то Манелле казалось, что ее дядя в конце концов осознает, что племянница, словно птичка, выпорхнула из клетки, и подумает, что она поехала на юг.
Поскольку Лондон лежал к северу от их поместья, а беглянка не стала бы стремиться туда, где рисковала встретиться с опекуном, логично было предположить, что она выберет прямо противоположное направление.
