затрудненность, с какой он выражал свои чувства, прямой подход к любой проблеме, возникавшей перед ним, кроме того — его открытый нрав. Невозможно было поверить, что Филип способен на скрытность. Иногда Лидия как бы глядела на собственное отражение в зеркале.
Кристин была совсем другая. Лидия обнаружила, что постоянно беспокоится о дочери. Вновь и вновь она повторяла себе, что должна быть терпеливой, что должна завоевать дружбу Кристин, добившись вначале ее доверия. Но это оказалось трудно. Кристин была как та кошка, которая гуляет сама по себе, — никогда не известно, о чем она думает или куда направляется. Только что ее видели здесь, а в следующую минуту она исчезает без объяснений или извинений. Вернувшись домой, она сразу утвердила свою независимость. Через несколько дней после приезда она появилась в комнате Лидии, прекрасно одетая, в весьма привлекательной шляпке, держа в руках сумку с перчатками.
— Ты куда-нибудь уходишь? — удивилась Лидия.
— Да, мамочка. Съезжу в Лондон, мне нужно кое-что. Наверное, она увидела по лицу Лидии, что сделала неверный шаг, поэтому сразу добавила с каким-то вызовом:
— Ты ведь не станешь возражать?
Лидии хотелось сказать, что она вправе ожидать, по крайней мере, чтобы у нее спросили разрешения, но почувствовала, как строго и старомодно прозвучат эти слова. Поэтому вместо того сбивчиво произнесла:
— Нет, дорогая, конечно нет. Ты вернешься к чаю?
— Не уверена, — ответила Кристин. — Лучше начинай ждать меня, когда увидишь.
Она поцеловала мать и ушла, оставив Лидию с чувством тревоги и разочарования. Будь это Филип, он совсем по-иному повел бы разговор, даже если бы все равно уехал в Лондон.
Лидии хотелось спросить у кого-нибудь совета, как ей обращаться с Кристин, — мудро ли она поступает, позволяя девушке семнадцати с половиной лет делать все, что та хочет. Но ей не к кому было обратиться, а когда она робко заговорила на эту тему с Иваном, он сказал:
— Пусть ребенок, живет как знает. В конце концов, она сама может о себе позаботиться, в Америке девушки пользуются большой свободой.
Поэтому Лидия не возражала против постоянных отлучек дочери, хотя они ее удивляли, да и сама Кристин тоже заставляла ее задуматься. Лидия попыталась узнать мнение Филипа о сестре.
— Кристин хорошенькая, не правда ли? — заметила Лидия.
— Да, наверное. Лично я никогда не восторгался брюнетками.
— Как вы ладите вдвоем? — задала свой следующий вопрос Лидия. — Вы так давно не виделись, что, должно быть, странно сейчас снова возобновлять отношения.
— Кристин в порядке, — ответил Филип. — Она милая девчушка, хотя никогда не знаешь, что у нее на уме.
В этом была правда, которую Лидия не могла не признать. Она сама тоже с трудом понимала Кристин. Девочка, казалось, занята только своими мыслями, но пока Лидия не владела ключом к их разгадке, ей оставалось только беспомощно стоять в стороне, интуитивно сознавая, что дочь несчастна, а она сама бессильна помочь ей.
Радость Лидии, вызванная возвращением Филипа, была омрачена не только беспокойством по поводу Кристин, но и странным поведением Ивана. Он явно страдал от ревности, приводившей его в одно из самых дурных расположений духа — настроение, когда он критиковал дом и прислугу, когда казался беспокойным и неудовлетворенным, когда даже музыка не служила ему утешением и он чувствовал, будто его разрывает на куски.
Когда Иван пребывал в таком настроении, он всякий раз больно ранил Лидию. Он мог обидеть ее каким-то словом и критикой того уюта, что она создала для него. Обычно такие настроения объяснялись чем-то случавшимся вне семейного круга. Сейчас, когда причина была внутри, когда, как знала Лидия, собственный сын был раздражителем, она испытывала и страх, и унижение. Нет другого выхода, решила она, как держать Ивана и Филипа подальше друг от друга, а это она могла сделать, только разорвав собственное сердце на две половины.
Одно утешение, что ни Филип, ни Кристин, казалось, не расстраивались из-за отца. Каждый раз, когда Лидия дрожала и трепетала, если Иван начинал хмуриться или в его голосе слышались первые грозовые нотки, они относились к этому спокойно.
— У папы, наверное, сейчас неприятности, — философски заметил Филип однажды утром, когда Иван пронесся по дому как смерч, накричал на слуг, ворчливым тоном поговорил с Лидией и хлопнул всеми дверьми, попавшимися ему на пути.
Лидия, готовая расплакаться, ответила:
— Мне очень жаль, дорогой.
Но Филип, дотянувшись до ее руки большой ласковой ладонью, сказал:
— Меня это не беспокоит. Он всегда такой. Кроме того, надо полагать, он чувствует все острее, чем мы, простые смертные.
Объяснение Филипа успокоило Лидию, она сказала себе: хорошо хотя бы, что мальчик не догадывается, кто причина отцовских импульсивных всплесков.
Кристин, напротив, знала причину, но Лидия, не говоря ни слова, верила, что дочь не ранит Филипа, открыв ему правду.
Последние несколько дней Иван почти не бывал дома. Две ночи он провел в Лондоне, а на третью вернулся так поздно, что все домочадцы уже спали, не надеясь дождаться его. Утром он рано зашел в комнату Лидии. Зная его хорошо, она поняла, что он хочет сообщить нечто необычное и испытывает при этом неловкость.
Он пожелал ей доброго утра и поцеловал более горячо, чем обычно, затем принялся беспокойно вышагивать по спальне, напевая про себя мелодию, перебирая безделушки на камине и критически рассматривая свое отражение в высоком зеркале в позолоченной раме на туалетном столике. Лидия ждала немного опасливо, гадая, что за этим последует. Наконец Иван высказал, что у него было на уме:
— Я хочу завтра привести одного человека, чтобы он пожил здесь немного. Ладно?
Тщательная небрежность вопроса делала его очень важным.
— Кто это? — спросила Лидия.
— Девушка, которую я хочу взять в ученицы, — объявил Иван.
Лидия вряд ли удивилась бы больше, раздайся в ее комнате взрыв бомбы.
— Ученица! — воскликнула она. — Но мне казалось, ты часто повторял, что никогда, ни при каких обстоятельствах… — Она внезапно остановилась. Увидела лицо Ивана и поняла. В первую секунду ей захотелось закричать: «Только не здесь, ты не можешь привести ее в дом!» Никогда за всю их совместную жизнь Иван не знакомил ее ни с одним своим увлечением. Ее охватила паника, но, сделав огромное усилие, она взяла себя в руки. — Расскажи мне об этой девушке.
— Она датчанка, — ответил Иван. — Мне кажется, она тебе понравится.
С новым усилием Лидия спросила:
— Как ее зовут?
— Тайра Йёргенсен. Она беженка, между прочим. Приехала в Англию полгода назад, ее родители до сих пор в Дании. Она исключительно одаренная пианистка и хочет изучать композицию. Я намерен сделать для нее все, что в моих силах, и было бы неплохо, если бы она пожила здесь.
Нота непреклонности в голосе Ивана сказала Лидии, что он поступит так, как хочет. В какой-то момент она подумала, она возразит ему, скажет, что это невозможно. Если не с ней, так хоть с Кристин нужно было считаться.
А затем что-то более мудрое, чем собственные чувства, велело ей спокойно отнестись к его решению.
— С радостью познакомлюсь с твоей ученицей, — сказала она.
— Я привезу ее завтра днем.
А потом быстро, словно боясь, что Лидия передумает, Иван ушел. Но прежде Лидия заметила, как блеснули его глаза и он улыбнулся. Он снова был влюблен. Она слишком хорошо знала признаки.
Теперь она поняла инцидент, который произошел накануне вечером; сам по себе он был незначителен, но мог бы подсказать ей, откуда ветер дует. Она направлялась в свою спальню, когда с удивлением
