Но крестной понравилась ее крестница и она решила прибавить к имени кое-что свое.
Служба шла, девочка мирно спала у нее на руках, завернутая в обшитую кружевом пеленку, в которой чуть ли не на протяжении столетия крестили всех членов семейства Уэйд.
Когда прозвучал призыв «отвергнуть нечистого и его деяния» и была освящена вода в купели, священник повернулся к миссис Мейвил, и американка подала ему малышку. Он произнес:
– Назовите имя младенца!
– Мэри Эммелин Афина Мейвил, – последовал ответ.
С уст маркиза и остальных родственников слетел шепот неодобрения, однако, прежде чем кто-либо успел исправить ошибку, священник торжественно объявил:
– Мэри Эммелин Афиной Мейвил нарекаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа!
После крещения маркиз из себя выходил от злости.
– Никогда Уэйды не фантазировали, выбирая имена! Афина Мейвил! Ты когда-нибудь слышала что- нибудь подобное?!
– Извини, любимый, – ответила ему мать Афины. – Я понятия не имела, что моя подруга придумает что-нибудь подобное. Но уже ничего нельзя было поделать.
– Я бы потребовал остановить крещение! – заявил маркиз. – Это же возмутительно, что моя дочь вступает в жизнь с таким именем!
– Может быть, нам не стоит называть ее полное имя? – попыталась успокоить его маркиза. – В конце концов, ведь мы будем звать ее просто Мэри.
Маркиза кое-как удалось успокоить, но, став старше, Афина узнала, что ее крестная надолго впала в немилость и ее редко приглашали в замок Уэйдбридж.
Когда миссис Мейвил скончалась, оставив все свое состояние Афине, маркиз перестал гневаться при упоминании ее имени в его присутствии.
Сейчас Афина подумала, что крестная поступила абсолютно правильно. Официально девушка носила имя Афина Мейвил, и брак ее никто не сможет объявить недействительным.
Орион ждал ее ответа, и она, улыбнувшись, сказала:
– Я Афина Мейвил. А теперь ты скажи мне свою фамилию.
– Она типично греческая, – ответил юноша. – Теодорос.
– Мне она нравится, – сказала Афина. – Я с гордостью стану называть себя Афиной Теодорос.
Она произнесла эти слова так пылко и искренне, что Орион не мог удержаться от горячего поцелуя, но поспешил выпрямиться и направился к двери.
– Поспи, дорогая! – сказал он. – Ничего не бойся. Я тоже отдохну, когда вернусь, в соседней комнате. Если ты захочешь что-то мне сказать, ты сможешь позвать меня.
После его ухода она тут же уснула и не услышала, как в комнату вошла Ноника, принесла еду, а затем унесла ее обратно.
Афина спала довольно долго, и ей снился Орион. К счастью, тень Казандиса не омрачала ее сон.
Проснувшись, она увидела на пороге Нонику с кувшином горячей воды.
– Я подумала, что вы захотите умыться, – застенчиво пояснила она. – И еще я принесу вам кофе. А мама готовит омлет.
– Спасибо, Ноника.
– Я почистила ваше платье и погладила его, – продолжала девушка, – но, боюсь, оно потеряло прежний вид.
Афина села в постели.
Предстояло венчание, а она только сейчас поняла, что ей нечего надеть. В самый важный в ее жизни день у нее оказалось только то платье, в котором она сбежала из дворца. После спуска с горы оно пришло в плачевное состояние.
Веревка оставила следы на талии, а ветки колючего кустарника ободрали подол. Не пощадили платье и острые камни, по которым пришлось спускаться. Ноника повесила тщательно выглаженное платье на спинку стула.
– Ах, Ноника! – воскликнула Афина. – Разве могу я появиться в нем в церкви?!
Ноника немного помолчала.
– У меня есть предложение, но мне не хотелось бы показаться вам назойливой и неучтивой.
– Как я могу посчитать твое предложение неучтивым, раз ты пытаешься помочь мне! Мне хотелось бы быть красивой ради Ориона, – дрогнувшим голосом, еле слышно произнесла Афина.
– Я понимаю вас, – ответила Ноника. – Я, наверное, испытывала бы такие же чувства. У меня есть платье, которое я могла бы предложить вам, но не знаю, понравится ли оно вам.
– Можно мне взглянуть на него?
Ноника вышла из комнаты, и Афина успела заметить на ее лице довольную улыбку. Она вдруг испугалась, не будет ли она выглядеть в чужом платье еще нелепее, чем в собственном, которое пришло в негодность?
Ей вспомнились наряды, которые она купила перед поездкой в Грецию. Вот если бы Орион увидел ее в них!
Конечно, думала Афина, платье – не главное, но какой женщине не хочется быть особенно красивой в день свадьбы?
У нее даже возникла мысль, что лучше отложить бракосочетание, чем идти под венец в неприглядном виде. Что сможет предложить ей дочь хозяев скромной таверны?
Все платья, которые Афина взяла с собой в Грецию, были от самых дорогих портных. Если она не вполне понимала, насколько впечатляюще должна выглядеть во время свадьбы с принцем Парнасским, то вдовствующая маркиза была решительно убеждена, что ее внучка должна затмить всех дам высшего света в греческой столице.
– Королева известна своей элегантностью, – говорила Ксения Парнасская. – К тому же в Афинах есть такие женщины, как леди Элленборо. Ты непременно должна выглядеть не хуже.
Тогда Афина впервые услышала о леди Элленборо. Впоследствии многие рассказывали ей о приключениях красавицы англичанки и об ее экстравагантном поведении.
Сплетни о леди Элленборо, ставшей теперь графиней Теотоки, вполне соответствовали истине. Ее по праву называли богиней любви и красоты, и ее очарование умело подчеркивали изящные наряды.
«Возможно, Орион знаком с такими женщинами, – размышляла Афина. – Как же я могу венчаться с ним в таком убогом платье?»
Ей сделалось очень грустно при мысли, что счастье торжественного дня может быть омрачено из-за того, что она не может выглядеть так, как подобает невесте.
В состоянии, близком к отчаянию, Афина ждала прихода Ноники. Неужели Ноника предложит ей что-то, что похоже на настоящее подвенечное платье?
Когда дочь мадам Аргерос вошла в комнату, у Афины от волнения перехватило дыхание.
Ноника едва ли не благоговейно несла платье традиционного для жительниц Парнасской провинции покроя.
Платье было удивительно красивое: белое, с короткими рукавами, украшенное прелестной вышивкой в коралловых и золотистых тонах.
Кроме платья, Ноника принесла массивное ожерелье из золотых монет с пятью рядами бирюзы и кораллов разного размера, чередующихся с мелкими бриллиантами.
У Афины вырвался вздох восхищения, и Ноника поспешила объяснить:
– Это ожерелье передается в нашей семье из поколения в поколение, как и в большинстве греческих семей.
Немного помолчав, девушка печально добавила:
– По крайней мере, так было раньше. Многим приходится продавать ожерелья, чтобы прокормиться или заплатить налоги.
– Какое же оно красивое! – восхитилась Афина.
– Платье шили мы с мамой, – продолжала Ноника. – Мы вышивали его всю зиму и закончили недавно.
– Но тебе же не захочется, чтобы платье надевал кто-то другой! – запротестовала Афина.
