Она познакомила его со своими гостями.
Как и следовало ожидать, все они оказались людьми пожилыми.
Среди них был выдающийся дипломат с супругой, который несколько лет назад ушел на покой, и еще одна супружеская пара, которой давно перевалило за шестьдесят.
Маркизу казалось, будто он читает некогда уже читанную главу книги и ему досконально известно все, что будет происходить на следующих страницах.
С этим чувством он направился к обеду, который оказался недурным, хотя и не мог сравниться с тем, что предлагали ему собственное повара. Вино было сносным, но, по его ощущению, не слишком дорогим.
Разговор за столом вынудил бы его скучать, если б не выразительные взгляды, которые бросала на него хозяйка дома. А еще она не упускала малейшей возможности как бы случайно прикоснуться к нему.
Трудно было не заметить, что многие ее фразы, адресованные ему, звучат нарочито двусмысленно.
Когда джентльмены устремились к выходу из столовой, маркиза не удивил обращенный к нему вопрос дипломата:
– Я надеюсь, вы простите нас, милорд, если мы уедем пораньше? Моей жене нездоровится, и мы оба уже в том возрасте, когда долгие вечера перестают доставлять удовольствие.
– Конечно, это очень разумно с вашей стороны, – вежливо ответил маркиз.
– Я осторожен, а это почти то же самое, – изрек стареющий дипломат.
Маркиз подумал, что осторожность была бы не менее разумной и в отношении него самого.
Обе супружеские пары попрощались и вышли, а маркиз дожидался, когда они спустятся вниз и начнут одеваться в холле. Наконец он негромко сказал:
– Мне тоже надо уезжать.
– Вы… уходите?
На лице, так же как и в голосе Дафны Бертон, сквозило неподдельное изумление. Она показалась маркизу безумно привлекательной и совершенно искренне встревоженной.
На секунду маркиз готов был допустить, что Уилли ошибся и она действительно испытывает к нему влечение. По крайней мере во время обеда, сидя рядом с ним за столом, она не скрывала своего желания.
Маркиз молчал, и она нерешительно произнесла:
– Я… думала… мне казалось… что мы с вами… сможем быть вместе, как мне… давно хотелось!
– Я тоже на это надеялся, – кивнул маркиз, – но я слышал, ваш муж вернулся из Парижа, так что теперь, конечно, не может быть и речи о том, чтоб мы остались наедине.
Говоря это, он внимательно наблюдал за леди Бертон и по тому, как она удивленно заморгала и тихо ахнула, понял, что Уилли не ошибся.
Пытаясь пресечь несколько затянувшееся молчание, Дафна воскликнула:
– Генри вернулся? Что вы говорите? Он должен был приехать только завтра!
– Думаю, вы ошибаетесь, – спокойно молвил маркиз. – Доброй ночи! Благодарю вас за весьма приятный обед.
Он небрежно поднес ее руку к губам и вышел, оставив хозяйку в полной растерянности.
Быстро спустился вниз и появился в холле как раз в ту минуту, когда его покидали остальные гости.
Карета ждала его у входа, и, отъезжая от дома Бертонов, он подумал, что снова одер, жал победу.
Правда, на сей раз это не принесло ему никакой радости. Он едва не попал в глупейшее положение.
Такого он не забудет никогда!
Только сейчас маркиз заметил, что карета направляется к его дому. Он понял, остаться одному и лечь в кровать с мыслями о Дафне Бертон и о том, как легко она смогла его обмануть, было бы нестерпимо.
Он несильно постучал тростью в стекло кареты, находившееся позади кучера, и тот остановил лошадей.
Лакей слез с козел и открыл дверь кареты.
Маркиз назвал ему адрес, куда ехать, и лакей снова устроился рядом с кучером.
Какое-то время у маркиза не было любовницы, хотя таковая считалась столь же обычной собственностью богатых мужчин, как и породистые лошади. Однако два месяца назад он после некоторых раздумий поселил в миленьком особнячке в Сент-Джеймс Вуд весьма привлекательную актрису театра «Гэйети».
Долли Лесли была занята в «Тореадоре», последнем шоу на подмостках старинного театра. Потом здание «Гэйети» собирались снести, а уже в октябре должен был открыться новый театр с прежним названием.
При всем при том возникало вполне объяснимое чувство горечи от мысли, что скоро исчезнет один из наиболее популярных театров, постоянно привлекавших к себе изощренную публику.
Театр по праву считался частью истории Англии. Старинные улицы вокруг него, появившиеся еще в эпоху Тюдоров, также подлежали сносу.
Лондон стремительно менялся.
