Отдохнув, mademoiselle Антиньи снова заговорила:
– Как я уже говорила, Мари-Эрнестина – добрая девушка. Я помогала ей, пока ее мать… не забрала к себе в Париж. Бедняжка Мари-Эрнестина! – Старушка вздохнула. – В отчаянии она спряталась на чердаке. Ей так не хотелось уезжать! Она писала мне потом о пансионе при монастыре, куда ее определил друг ее матери. И с тех пор она продолжала писать мне… каждое Рождество.
– Да, я помню, как вы радовались, получая ее письма, – подтвердила Линетта.
– Мари-Эрнестина, видимо, нашла себе в Париже хорошее место, – продолжила mademoiselle Антиньи. – Она не писала мне, какое именно, но ее мать служила в нескольких высокопоставленных семействах. На последнее Рождество Мари-Эрнестина сообщила мне свой новый адрес – авеню Фридлянд.
Собрав последние силы, mademoiselle приступила к главному.
– А теперь – письмо. Пиши, дорогая, – сказала она, и Линетта повиновалась.
Это письмо вселяло в нее уверенность и давало надежду, когда mademoiselle скончалась и дом, в котором Линетта жила с тех пор, как начала себя помнить, был продан.
Линетта понимала, что советы mademoiselle были мудры. Одной ей жить нельзя. В Париже, говорила она себе, Мари-Эрнестина найдет ей какую-нибудь работу, у нее будет друг, к которому она сможет обратиться, оказавшись в затруднительном положении.
Как мало людей, оказывается, она знала в своей жизни! Ее мать и гувернантка – вот и все, с кем она общалась.
Маленькая деревушка Окли, в которой поселилась ее мать после своего замужества, находилась в ужасной глуши. Единственной связью с городом была почтовая карета, маршрут которой проходил через Окли, но местные жители очень редко куда-либо выезжали. Ее мать, насколько Линетта могла помнить, никогда не ездила в Оксфорд. Миссис Фалейз устраивала жизнь в небольшом домике с садом, за которым она ухаживала сама.
«Наверное, у мамы нет знакомых англичан, потому что она француженка», – взрослея, часто думала Линетта.
Но подлинной причиной их уединенной жизни было нежелание ее матери встречаться с посторонними. Одиночество нравилось ей, и только когда Линетте исполнилось одиннадцать лет, с ними поселилась ее старая наставница, mademoiselle Антиньи.
Mademoiselle много лет обучала детей в аристократических семьях в Англии и во Франции. Последнее ее место было в английской семье, глава которой предоставил ей для житья маленький деревенский коттедж.
Поначалу mademoiselle навещали некоторые ее бывшие ученицы, ныне элегантные светские дамы. Все они были замужем, имели детей, но им нравилось говорить о прошлом и вспоминать, как они в свое время норовили увильнуть от уроков. Но шли годы, и они перестали приезжать. Mademoiselle Антиньи еще больше сблизилась с миссис Фалейз, и такое устройство их жизни пришлось всем по душе.
Хотя миссис Фалейз и mademoiselle всегда разговаривали между собой по-французски и требовали, чтобы девушка совершенствовалась в этом языке, мать Линетты считала, что и английским ее дочь должна владеть не хуже.
«Твой отец англичанин, – повторяла миссис Фалейз. – У него был такой прекрасный голос. Я всегда говорила, что, слушая его, мне казалось, будто я слушаю музыку».
«Расскажи мне о папе», – просила ее иногда Линетта, но воспоминания были слишком болезненны для ее матери. Она не могла выносить разговоры о прошлом.
«Его больше нет, Линетта!» – говорила она с рыданием в голосе, медленно поднималась с места и выходила из комнаты, словно боясь утратить самообладание в присутствии дочери.
Накануне отъезда в Париж Линетта обошла дом.
«Это был мой мир, – говорила она себе, – и вот теперь я навеки его покидаю».
Мебель, которую выбирала ее мать, была продана, денег удалось за нее выручить очень мало. Книжные полки тоже опустели. Книги, ее постоянные спутники и лучшие друзья с тех пор, как она научилась читать, Линетте больше всего хотелось бы сохранить, но везти их в Париж было бы слишком тяжело. Девушка и так упрекала себя за слишком большое количество багажа, которое она брала с собой.
Не то чтобы у нее было много нарядов – на всякие, как выражалась ее мать, «фокусы и причуды» денег у них никогда не хватало. Линетта ухитрилась сберечь множество мелких вещиц, принадлежавших ее матери, на память о своем доме и прожитой в нем жизни.
В последний раз она посетила могилу матери на деревенском кладбище. Mademoiselle Антиньи, католичку, похоронили в другом месте.
Памятник на могиле был очень скромным. На нем просто значилось: «Ивонна Леонида Фалейз. 1832– 1867».
«Хотела бы я знать, где похоронен папа», – подумала Линетта. Она никогда не спрашивала об этом мать.
«Почему я ношу мамину фамилию?» – поинтересовалась она у mademoiselle, когда они заказывали памятник.
«Твоя мать никогда не говорила мне об этом, – ответила mademoiselle, – но, я полагаю, это потому, что она не могла говорить о нем, не могла даже слышать его имя».
«Мама обожала его», – тихо ответила Линетта.
«Только замечательный человек мог возбудить такую любовь к себе», – заметила mademoiselle, и в этом Линетта была совершенно уверена.
Она положила на могилу цветы, собранные ею утром в саду: примулы – вестники весны – и несколько запоздалых подснежников, и опустилась на колени на холодную землю. Линетта молилась о том, чтобы
