матери, что он, зная, как нужна ей его любовь, старается не проявлять ни единого знака внимания, ни единого чувства в ответ на все ее попытки привлечь его внимание. Казалось, что между ним и леди Клементиной существует какой-то барьер, на который мать иногда пробовала не обращать внимания, о котором пыталась забыть. Но о нем всегда, каждую минуту, помнил ее сын.
Иногда, когда Сильвия была одна, она раздумывала о том, что могло стать причиной такого конфликта. Она чувствовала, что скорее всего, это не была женитьба сэра Роберта: никаких следов покойной Алисы в Шелдон-Холле не осталось. Если когда-то она и имела какое-то влияние, то это давно уже забылось. Даже Нэнни, такая лояльная и преданная всем членам этого семейства, вспоминала о ней с совершенным безразличием. И если ее бледное привидение и преследовало кого-нибудь в этом доме, то делало это очень ненавязчиво. Нет, думала Сильвия, это должно быть что-то более серьезное и весомое, чем Алиса. Это должно быть нечто, о чем знали только мать и сын, и это нечто разделяло их и в то же время связывало. От таких мыслей Сильвия чувствовала угрызения совести. Скорее всего, она все это напридумала в силу своей излишней сентиментальности. Ей следует просто принимать вещи такими, какие они есть, и оставаться благодарной за тот комфорт, который ей предоставили в Шелдон-Холле, и за то, что здесь она хоть в какой-то степени сама себе хозяйка, хотя могла бы уже быть прислугой дяди Октавиуса и тети.
Я счастлива, упорно повторяла она, но вот только мысли ее все время возвращались к одному вопросу. Она думала о том, что сэра Роберта многие любили: и его мать, хотя ее любовь была довольно странной, покровительственной, и Нэнни, которая делала это искренне, всем сердцем, как женщина, вынянчившая его. К ней он когда-то прижимался, ища защиты, и для нее он навсегда останется ребенком. Что могло быть прекрасней такой любви, которую, скорее всего можно было бы назвать истинно материнской из-за ее самоотверженности и бескорыстности.
Затем была Люси. Было очевидно, что девочка уже полюбила своего отца, и хотя на глазах у посторонних он часто был холоден и немногословен, Сильвия знала, что наедине с дочерью он ведет себя совершенно иначе. Взявшись за руки, они бродили по имению, и когда возвращались, то щеки девочки горели, а глаза сияли, и она всегда столько всего хотела сообщить о том, что они видели и делали. Она была уже достаточно умной, чтобы общаться с сэром Робертом, и в своем нежном возрасте уже могла кокетничать и даже льстить ему в благодарность за компанию. Она громко и радостно приветствовала отца, когда он входил к ней в комнату. Иногда она совершенно очаровательно терлась щекой о его руку.
Сильвия была достаточно умна, чтобы сразу понять, что сэр Роберт любит оставаться с Люси без посторонних, поэтому стоило ему показаться в детских покоях, как она тут же тихо и незаметно уходила. Это повторялось несколько раз, и сэр Роберт не оставил ее тактичное поведение без внимания. Однажды, когда она вернулась, чтобы сказать, что Люси пора готовиться к чаепитию, он, перед тем как уйти, сказал:
– Спасибо, мисс Уэйс. – Она поняла, за что он благодарил ее, и едва удержалась от того, чтобы не повторить слова, сорвавшиеся с ее губ в тот день, когда он спас ее от дяди Октавиуса. «Я сделаю для вас все что угодно, сэр Роберт». Но она теперь стала мудрее. Шелдон-Холл научил ее одной важной вещи: нужно хорошенько подумать, прежде чем что-то сказать. По натуре она была человеком очень внимательным и поэтому пришла к выводу, что каждый, кто живет в этом огромном доме, скрывает от других свои чувства под какой-то маской. Даже Нэнни говорила с опаской, что было совершенно несвойственно ей, как человеку с характером открытым и непосредственным. Как-то раз Сильвия, придя в комнату для прислуги, чтобы взять чистящее средство, обнаружила у огня служанку хозяйки, Пурвис, которая сидела, обхватив голову руками.
– Что-то случилось? – участливо спросила она. Пурвис подняла голову, и Сильвия увидела, что она плачет.
Ее нос, который и так всегда был красноватым на кончике, сейчас был краснее, чем обычно, а бегающие глазки с белесыми ресницами опухли.
– Все нормально, мисс Уэйс, – сказала она тихим голосом. – Я просто немного расстроилась, вот и все.
– Вы получили какое-то плохое известие? – сочувственным тоном спросила Сильвия.
Пурвис покачала головой.
– Просто я веду себя как дура, – сказала она. – Иногда, кажется, что я больше не выдержу этих постоянных замечаний и придирок. Я стараюсь делать все как можно лучше, никто столько не делает, как я, но, ни от кого нет никакой благодарности. Наверное, если бы сам ангел Гавриил спустился с неба, чтобы прислуживать здесь, то его бы тоже осыпали упреками.
Сильвия прекрасно догадывалась, о ком говорила Пурвис. Она слышала, как резко и раздраженно леди Клементина обычно разговаривает со своей служанкой, и совсем не удивилась, что та расстроилась. Странным было то, что она так долго все это терпит и мирится с таким положением дел.
– Я очень сожалею, – пробормотала она, не зная, что еще сказать.
– Мне надо постараться не быть такой дурочкой и поменьше обращать на все внимание. Но последнее время я как-то плохо себя чувствую. Между нами говоря, я думаю, что это от такой жизни у меня так шумит в голове, что иногда кажется, что я сойду с ума. Я иногда не понимаю, что говорю и что делаю. Сама не знаю, как мне еще удается не сказать, или не сделать чего-нибудь лишнего, когда она начинает обращаться со мной таким образом.
– У меня в комнате есть кое-какие лекарства от головной боли, которые моей покойной матушке выписывал доктор. Может быть, они вам помогут? – предложила свою помощь Сильвия.
– Нет-нет, все и так пройдет, – поспешно сказала Пурвис, решительно вставая и вытирая глаза. – Но иногда я просто ненавижу это место, дом и всех, кто в нем живет. Они тут все какие-то бесчеловечные, я так и написала своей сестре. Да, именно бесчеловечные.
Сильвия обратила внимание на то, что Пурвис несколько раз повторила эти слова, но сама она благоразумно сдержалась и не стала делиться своим мнением о леди Клементине с ее служанкой. Ей не нравилась Пурвис: в ней было что-то неприятное. И хотя в тот момент она вызывала сочувствие, Сильвия прекрасно знала, что на следующий день она могла быть злой и угрюмой, готовой сорвать свое плохое настроение на любом, с кем ей придется столкнуться. Более того, она не любила детей. Даже Люси, от которой все в доме были без ума, не могла найти с ней контакт.
Получив чистящее средство, за которым она пришла, девушка пошла назад в детскую. Люси продолжала находить в огромном комоде все новые и новые вещи, которые ее восхищали. Это были кубики и мозаики, множество маленьких разнообразных штучек, которые дети так любят собирать.
– Смотрите, мисс Уэйс, – сказала Люси, подбегая к своему столу. – Я нашла два деревянных меча. Как вы думаете, папа играл с ними, когда был маленьким? Наверное, он представлял себя солдатом.
– Думаю, что так и было, – ответила Сильвия. – Спроси его об этом, когда он придет.
