— Я нарядила мадам Бэрроуфилд, — сообщила она графу, — так, как мне приказал месье полковник. Надеюсь, милорд, что вы одобрите результат.
Она взмахнула рукой, и в комнату медленно вошла Жизель, которая до тех пор стояла за дверью, словно это были кулисы настоящего театра.
Граф мог только смотреть на нее в немом изумлении.
Мадам Вивьен получила от полковника Беркли подробные инструкции и совершенно точно выполнила их.
Теперь Жизель выглядела старше своих девятнадцати лет, и фигура ее казалась более пышной. Но что стало для графа самой большой неожиданностью, это то, что она оказалась настолько красивой.
Секунду он не мог понять, что именно могло так радикально изменить ее внешность, но уже через мгновение ему все стало понятно.
Мадам Вивьен умело наложила на лицо Жизели модную косметику, к которой прибегали все светские дамы. Конечно, на них она была не настолько яркой, как на тех, кто появлялся на театральных подмостках: благородные дамы пользовались краской очень осторожно и весьма умело. Только теперь граф понял, почему лицо Жизели — за исключением ее необычайно больших, ярких и выразительных глаз — всегда казалось ему бледным и неинтересным.
Она не пользовалась никакой косметикой по той простой причине, что не могла себе позволить расходовать па нес деньги.
Теперь ее нежная кожа буквально светилась, словно драгоценный жемчуг. На щеках лежал легкий румянец, скрадывавший впадинки у нее под скулами. Глаза ее, окруженные очень длинными, темными и шелковистыми ресницами, казались еще более яркими, чем обычно.
Изящный изгиб ее губ был чуть тронут специальным карминовым составом, а волосы уложены на голове в виде короны, с локонами, спускавшимися по обе стороны ее личика.
Наряд ее был сшит по самой последней моде, но в то же время оставался достаточно сдержанным, как то и приличествовало для леди. В то же время он был более причудливым и смелым, чем те платья, которые полагалось носить девятнадцатилетним девушкам.
Граф молча смотрел на новую Жизель и не сразу опомнился и заметил, что обе женщины ждут его оценки. Не спуская глаз с Жизели, он сказал:
— Могу вас поздравить, мадам. Полковник был совершенно прав. Вы — настоящая художница, и мне остается только признать, что вы создали подлинный шедевр!
Мадам Вивьен сделала ему низкий реверанс.
— Мерси, милорд. Раз вы довольны, большего мне и желать нельзя.
— Я очень доволен! — уверенно подтвердил граф.
День уже подходил к концу, когда мадам Вивьен наконец отбыла в Челтнем, и Жизель вошла в комнату графа.
— Я… очень тревожусь, — сказала она.
— Почему? — удивился граф.
— После того, как мадам поговорила с вами без меня, она сказала, что вы велели ей купить для меня несколько десятков платьев. Право… мне не нужно… так много! И счет окажется… просто чудовищный!
— Ты пытаешься вмешиваться в мои распоряжения, Жизель? — осведомился граф.
— Нет-нет… конечно, нет! — поспешно ответила она. — Просто мне… не хотелось бы… чтобы вы тратили на меня… так много денег.
— Я имею право тратить мои деньги так, как мне заблагорассудится, — объявил граф. — И хотел бы напомнить тебе, что в течение последнего года не имел возможности тратить свои немалые доходы ни на что, кроме докторов, которые, за счастливым исключением в лице мистера Ньюэла, ничего не дали мне в обмен на мои гинеи.
— Вы хотите сказать… что вам приятно было покупать платья… которые вы для меня выбрали… и все остальные вещи?
— Я нисколько не покривлю душой, когда скажу, что получил от этого большое удовольствие! — сказал граф. — И позволь прибегнуть к довольно банальной фразе и сказать, что тебя стоит одевать.
У нее по-прежнему был обеспокоенный вид, и граф добавил:
— А если ты только заикнешься о том, что вернешь мне деньги, то я, наверное, тебя просто отшлепаю! Однако, чтобы хоть как-то успокоить твою идиотскую, неуместную гордость, давай договоримся вот о чем: если ты решишь, что эта одежда тебе больше не понадобится, или если мы поругаемся из-за какого-нибудь пустяка, вроде моей склонности тратить мои собственные деньги по своему усмотрению, то мы отдадим все эти наряды полковнику, для его театрального гардероба.
Немного помолчав, граф продолжил:
— Мадам Вивьен сказала мне, что у нее есть немалый запас всевозможной одежды, относящейся к самым разным эпохам, на тот случай, чтобы полковник в любой момент мог поставить такой спектакль, какой пожелает, не дожидаясь шитья новых костюмов.
Тут он улыбнулся.
— А еще я слышал, будто в Челтнеме он всегда держал наготове быстрых лошадей и экипажи, чтобы доставлять все, что ему может вдруг потребоваться для шарад и спектаклей, которые полковник часто устраивает в замке Беркли.
— Н-наверное… я вам кажусь ужасно нелепой, милорд, — тихо проговорила Жизель.
— Вовсе нет, — возразил граф. — Такие чувства вызывают у меня самое глубокое уважение. Большинство женщин всегда готовы взять у мужчины все, что только можно. Ты — исключение из правил, Жизель, и я не сомневаюсь, что большинство мужчин сочтут такое свойство очень привлекательным.
Он увидел, что она облегченно вздохнула. Немного помолчав, Жизель спросила, словно ребенок, которому необходимы уверения взрослого:
— Я… вас не подведу?
— Я глубоко убежден в том, что ты никогда этого не сделаешь, — сказал граф.
Его голос прозвучал необычно глубоко и выразительно. И когда он встретился с Жизелью взглядом, обоим показалось, что в эту минуту произошло нечто необычайное, хотя оба не могли бы сказать, что именно.
На секунду они замерли, а потом Жизель порывисто отвернулась и немного невнятно проговорила:
— Мне… позвонить, чтобы вам принесли чаю? Или… вы предпочли бы нечто более крепкое, ваша милость?
— Думаю, нам обоим полезно было бы выпить немного вина, — ответил граф. — И потому, что я получу от него больше удовольствия, чем от чая, и потому, что, как ты прекрасно знаешь. Генри в любую минуту может привести сюда Джулиуса.
Он увидел, что Жизель задрожала. Потом девушка посмотрела на графа, и он без всяких слов понял, что она думает о том, что произошло между ними совсем недавно, то, чему граф не мог подобрать подходящего определения.
«Ну, по крайней мере, одну из проблем я решил успешно!»— подумал он.
И попытался понять, почему ему почти невыносимо неприятна мысль о том, что для того, чтобы отработать свои пятьдесят фунтов, Жизель должна будет проводить время с Джулиусом.
Граф Линдерст сильно устал после этого бурного дня, наполненного событиями, но сон не шел к нему, хотя боль в раненой ноге совсем не беспокоила его.
Он снова и снова мысленно перебирал все, что произошло в конце дня, когда Генри, как и ожидалось, привез Джулиуса, чтобы навестить больного родственника.
Как только Бэтли доложил о том, что джентльмены уже внизу, Жизель тихо выскользнула из комнаты, и граф принял Генри Сомеркота и Джулиуса Линда один.
— Какой сюрприз, Джулиус! — приветствовал он своего молодого родственника с прежде не свойственным для их отношений радушием.
— Рад видеть, что вам стало лучше, кузен Тальбот.
Тогда как Генри Сомеркот был подлинным светским щеголем, потуги Джулиуса казаться таковым приводили к довольно жалкому результату.
Он явно одевался у дорогого портного, однако не обладал ни фигурой, ни внушительной внешностью
