видимо, он вспомнил очаровательную сеньориту, с которой граф провел несколько приятных ночей, когда они проездом оказались в Лиссабоне.
Мало нашлось бы и жизни графа таких эпизодов, о которых бы не знал Бэтли. Он был полностью предан своему господину, питая к нему уважение и восхищение, доходившие чуть ли не до обожания.
И в то же время его камердинер никогда не проявлял подобострастия и не терял независимости взглядов и суждений.
Бэтли был очень сметлив, и граф знал, что он редко ошибался в своих оценках мужчин и женщин.
— Скажи мне откровенно, что ты думаешь о нашей новообретенной прислуге, Бэтли, — спросил он.
— Если вы это о мисс Чарт, милорд, — ответил Бэтли, — то готов спорить на последнюю рубашку, что она — настоящая леди. Но она что-то скрывает, милорд, и это ее сильно тревожит, хоть я никак не могу понять, почему.
— Именно это нам с тобой и надо узнать, Бэтли, — отозвался граф.
Сказав это, он подумал, что, несмотря на то, что Жизель согласилась с ним обедать с явной неохотой, сам ждет их совместной трапезы с любопытством и нетерпением.
Глава 2
— Куда ты собралась?
Жизель обернулась от столика, с которого только что взяла несколько писем. В другой руке у нее была стопка книг.
— Сначала я зайду на почту, милорд, — ответила она, — и попытаюсь уговорить ленивого почтмейстера, что ваши письма — срочные. В городе все им недовольны, потому что он постоянно задерживает отправление почты. Не знаю только, как мне с ним лучше разговаривать: сурово или заискивающе.
Граф улыбнулся.
— Я не представляю тебя сурово разговаривающей с кем бы то ни было. В твоем случае мягкий подход окажется эффективнее.
— С людьми такого сорта никогда нельзя знать определенно, — сказала Жизель. — А потом ты собираешься отнести книги в библиотеку? — осведомился граф, глядя на приготовленную ею стопку прочитанных книг.
— Я постараюсь подобрать там что-нибудь, что вас развлечет, — озабоченно проговорила она. — Однако вы, ваша милость, очень придирчивы. Хотя библиотека Уильяма — лучшая в графстве, мне трудно бывает найти такие книги, которые пришлись бы вам по вкусу.
Граф ничего на это не ответил. Если говорить правду, то ему просто нравилось критиковать те книги, которые Жизель читала ему вслух, по той простой причине, что ему интересно было узнать ее мнение о самых разнообразных предметах, которые они обсуждали.
К своему глубокому изумлению, он обнаружил, что столь юная девушка не только имеет очень четкие взгляды на множество вещей, включая и политику, но и может их аргументировать. При этом она приводила примеры из других прочитанных ею книг. Иногда они бурно спорили, а вечером, оставшись один, граф мысленно перебирал все, что было сказано, и с удивлением убеждался в том, что в некоторых вопросах Жизель оказывалась более осведомленной, нежели он сам. В этот день на ней была все та же шляпка с зеленовато-синими лентами. И хотя день был теплым, но дул довольно сильный ветер, так что поверх платья она надела светло-голубую накидку.
Глядя на нее, граф решил, что за ту неделю, которую Жизель находилась у него в услужении и два раза в день ела как следует, составляя ему компанию, она уже успела немного поправиться. Теперь она уже не казалась такой худой, и ее прежде бледные щеки стали чуть румяниться. Но в то же время ему было очевидно, что она еще далека от того, чтобы набрать свой нормальный вес, как бы ей ни хотелось уверить его в том, что она всегда была очень стройной.
За эту неделю граф уже убедился в том, что основная трудность заключается в том, чтобы убедить Жизель принимать от него что-то, помимо платы.
Это выяснилось уже на второй день после ее появления в его спальне. Граф решил, что ему достаточно будет заказывать так много блюд, чтобы после трапезы оставалось столько еды, что она уносила бы с собой провизию, которой хватало бы на всю их семью. Однако этот его план разбился о то, что он в раздражении назвал «проклятой гордостью».
Когда они закончили ленч, он с удовлетворением заметил, что на столе остались нетронутыми цыпленок и жирный голубь, а кроме них, еще несколько закусок, которые Жизель могла бы унести с собой.
— Тебе следует упаковать все, что осталось, — небрежно заметил он.
Жизель посмотрела на цыпленка и сказала:
— Я этого сделать не могу, милорд.
— Почему это? — резко спросил граф.
— Потому что я подозреваю, что ваша милость специально потребовали гораздо больше еды, чем это было необходимо. Все, что осталось нетронутым, можно будет подать к обеду.
— Ты хочешь сказать, что не отнесешь домой эту еду, в которой, как тебе прекрасно известно, нуждаются твои близкие? — изумленно переспросил он.
— Пусть мы и бедны, ваша милость, но у нас тоже есть гордость.
— Бедные не могут позволить себе такую роскошь, как гордость! — презрительно отозвался граф.
— Когда они доходят до такого состояния, — возразила Жизель, — то это значит, что они потеряли свою индивидуальность и разум и мало чем отличаются от животных.
Немного помолчав, она вызывающе добавила:
— Я благодарна вам, милорд, за вашу заботу, но принять милостыню не могу.
Граф раздраженно хмыкнул и, потянувшись через стол, оторвал у цыпленка ножку.
— Ну теперь ты можешь его забрать? — спросил он.
После недолгого колебания Жизель сказала:
— Поскольку я знаю, что повар либо его выбросит, либо скормит собаке, я его заберу, милорд, но в другой раз этого делать не стану.
— Тогда ты самая глупая, упрямая и своевольная женщина из всех, что я имел несчастье знать! — вспылил граф.
Жизель ничего не ответила, завернула цыпленка в пергаментную бумагу и убрала в корзинку, оставив нетронутого голубя на блюде.
В течение последующих дней граф понял, что с Жизелью надо обращаться с крайней осторожностью, иначе ее гордость восставала, создавая такие преграды, которые даже такой опытный военачальник, как он, не мог преодолеть.
А самым досадным во всем этом было то, что, несмотря на все свои усилия, граф по-прежнему знал о своей странной служанке не больше, чем в тот день, когда он ее нанял.
Однако одно было совершенно очевидно: благодаря умелым перевязкам Жизели и чудодейственной мази, которую делала ее мать, его нога заживала гораздо быстрее, чем смел надеяться его врач, мистер Ньюэл.
Вот и сейчас, собираясь уйти, Жизель напомнила ему:
— Пока меня не будет, вы должны лежать спокойно. И, пожалуйста, не пытайтесь встать с постели, как вы это сделали вчера. Вы же помните, что вам сказал мистер Ньюэл!
— Я отказываюсь подчиняться тебе и этим чертовым докторам! — проворчал граф. — Вы все хотите превратить меня в беспомощного инвалида!
Но, несмотря на свои возражения, он прекрасно понимал, что его врач был совершенно прав. Накануне, осмотрев его, мистер Ньюэл так ответил на вопрос о том, когда графу можно будет наконец подняться с постели:
— Ваша нога, милорд, заживает гораздо лучше, чем я ожидал. Но вы, ваша милость, должны понимать, что для того, чтобы извлечь из раны всю картечь, мне пришлось сделать очень глубокие разрезы, и надо набраться терпения и соблюдать покой до полного их заживления.
— Это не так-то просто! — мрачно отозвался граф.
— Я буду совершенно откровенен, милорд, — продолжил хирург. — Теперь мне можно вам Признаться, что, когда я обнаружил, какое количество картечи оставалось в ране и насколько сильно она загноилась, я
