— Если такова жизнь пиратов, — заговорила она, — то я не прочь стать одним из них.
— Случается, что пират отдыхает со своей дамой и забывает об опасности, о неуверенности и неудобствах бродячего существования, — отозвался граф.
— Но ведь и такая жизнь может увлекать. Вы можете плыть куда хотите, никто не отдает вам приказаний, и вы можете позволить себе любую прихоть.
— Как вы уже говорили, я разумен и практичен, — возразил граф. — Я хочу покоя, хочу иметь жену и детей, но у меня этого никогда не будет.
Он говорил так, словно хотел поведать ей нечто бесконечно важное, но Грэйния чувствовала себя смущенной, не смотрела на него и помешивала ложечкой кофе — без всякой необходимости.
— Жизнь пирата, разумеется, не годится для женщины, — продолжал Бофор, как бы следуя ходу собственных мыслей.
— Но если нет выбора? — спросила Грэйния.
— Выбор есть в любой ситуации, — твердо ответил он. — Я мог бы бросить занятие пиратством, но тогда я и те, кто со мной, стали бы голодать.
Наступило молчание — молчание многозначительное, — и вдруг Бофор сменил предмет разговора:
— Почему бы нам не поговорить о вещах более занимательных? О книгах, о картинах? О наших совершенно разных языках? Мне бы очень хотелось услышать, как вы говорите по-французски.
— Вам покажется, что говорю я скверно, — по-французски ответила Грэйния.
— У вас прекрасный выговор! — воскликнул он. — Кто вас учил?
— Моя мать, а она училась у настоящей парижанки.
— Это очевидно.
— Я занималась французским и в лондонской школе, — объяснила Грэйния, — но там он был не в чести, и все удивлялись, зачем мне понадобился «вражеский» язык, на котором говорят люди, убивающие собственных сограждан.
— Мне это понятно, — заметил граф. — Но хоть англичане и находятся в состоянии войны с моей страной, я все же хотел бы научиться говорить по-английски, как настоящий англичанин.
— Зачем?
— Затем, что это может оказаться полезным.
— Ваш английский вполне хорош, если не считать отдельных слов, которые вы произносите неверно, а иногда ставите ударение не на том слоге.
— Отлично! — улыбнулся граф. — Пока мы вместе, вы поправляйте меня, а я стану поправлять вас. Идет?
— Конечно, — согласилась Грэйния, — а для полной беспристрастности разделим время и станем говорить то по-английски, то по-французски, чтобы все было по справедливости, без обмана.
— Интересно, кто окажется лучшим учеником, — сказал граф. — Мне думается, Грэйния, что вы способнее меня и получите первую награду.
Грэйния заметила, что он назвал ее просто по имени, а он в очередной раз прочитал ее мысли и сказал:
— Я уже не могу называть вас «миледи», ведь мы теперь слишком хорошо знаем друг друга, чтобы соблюдать условности.
— Мы впервые встретились сегодня утром.
— Неправда, — возразил он. — Я знал вас, и восхищался вами, и говорил с вами много ночей, а образ ваш оставался со мной в течение дня.
Она снова почувствовала, что краска заливает ей лицо до самых глаз.
— Вы очень красивы! — продолжал граф. — Слишком красивы, чтобы я сохранил трезвость разума. Если бы я, как вы утверждаете, был разумен и практичен, я должен был бы уплыть отсюда, как только провожу вас на берег.
— О нет, пожалуйста… Вы же обещали, что… останетесь здесь, пока не вернется отец, — поспешно проговорила Грэйния.
— Я эгоист и думаю о себе, — ответил граф.
— Я эгоистична в той же мере.
— Вы и вправду хотите, чтобы я остался?
— Умоляю вас об этом. Если хотите, встану перед вами на колени.
Граф внезапно протянул руку через стол, и Грэйния медленно вложила в нее свою.
— Послушайте меня, Грэйния, — сказал Бофор. — Я человек без дома, без будущего, я вне закона, как для англичан, так и для французов. Позвольте мне удалиться, пока я еще в состоянии это сделать.
Грэйния сжала его пальцы.
— Я не могу запретить вам уехать.
— Но просите меня остаться.
— Я этого хочу. Пожалуйста. Я этого хочу. Если вы уедете, мне будет страшно.
Их глаза встретились, и она не в силах была отвернуться. Он сказал:
— Вы сами говорили, что мы впервые встретились только сегодня утром.
— Это не меняет моего отношения к вам.
— А как вы ко мне относитесь?
— Когда я с вами, то чувствую себя в безопасности, и… ничто меня не тревожит.
— Хотел бы, чтобы это было правдой.
— Это правда. Я знаю, что это правда! — сказала Грэйния.
Граф опустил глаза и посмотрел на ее руку, потом поднес ее к губам.
— Хорошо. Я останусь. Но когда я все-таки уеду, вы не должны проклинать себя и каяться.
— Обещаю вам… не раскаиваться.
Но она чувствовала при этом, что не в силах будет выполнить свое обещание.
Они еще поговорили, пока Жан не пришел убирать со стола, и тогда граф предложил:
— Усаживайтесь на диван с ногами. Настало время сиесты, вся моя команда спит либо на палубе, либо внизу. Непохоже, чтобы нас кто-то побеспокоил, потому что ваш отец вряд ли отправится в путь в жаркое время дня.
Грэйния знала, что так оно и есть, поэтому уселась, как предлагал граф, на диван, откинулась на подушки и подобрала ноги.
Бофор придвинул кресло и уселся рядом с ней, вытянув длинные ноги в белых чулках.
— Может ли быть такое? — рассмеялась Грэйния. — Я думаю, и французы, и англичане ужасно удивились бы, увидев нас сейчас!
— Англичане были бы весьма задеты, — сказал граф. — Они не терпят пиратов, потому что те оспаривают их превосходство на море. К тому же сложилось очень неустойчивое положение из-за восстаний здесь и на Гваделупе. Но в то же время англичане удерживают Мартинику, и Сент-Джорджес рано или поздно получит подкрепление.
Грэйния понимала, что так оно и есть, но ведь пока прибудут солдаты, восставшие успеют натворить немало бед.
Рассказы о том, как они пытали пленников перед казнью на других островах, не теряли в выразительности, переходя из уст в уста.
Она вздрогнула при мысли о том, какие унижения, а то и физические страдания, возможно, выпали на долю доктора Хэя и англиканского пастора из Шарлоттауна.
Граф наблюдал за выражением ее лица.
— Забудьте об этом! — посоветовал он. — Вы ничем не в состоянии помочь, а думать обо всех этих ужасах — значит приближать их к себе и делать кого-то более уязвимым.
Грэйния смотрела на него с нескрываемым интересом.
— Вы верите, что мысли передаются на расстояние и достаточно сильны, чтобы привлечь внимание?
— Уверяю вас, что не имею в виду колдовство или черную магию, когда утверждаю, что туземцы Мартиники знают о том, что происходит за пятьдесят миль от них на другом конце острова, задолго до того, как до них успел бы добраться гонец с новостями.
