– Ну, это последнее дело, которым мне хотелось бы заниматься, – пылко возразила ему Фенела. – Реймонд, ты знаешь, леди Коулби вселяет в меня ужас.
– Может быть, но я все-таки не перестаю восхищаться ею. Заверяю тебя, в своей жизни она всегда добьется того, чего хочет, и тебе придется здорово повертеться, чтобы воспрепятствовать ей хоть в чем- то.
– Что ты имеешь в виду? И что ты думаешь о ее намерениях?
– К сожалению, я не посвящен в тайные намерения сей дамы, – ответил Реймонд, – но по самым скромным предположениям, я вынужден констатировать, что она собирается избавиться от тебя.
Раздался стук в дверь.
– Разрешите войти?
Это был голос Николаса. Фенела села на кровать, плотно обернув вокруг себя домашний халат, пребывая в нервозном и каком-то неописуемо застенчивом состоянии духа.
Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя ответить:
– Да, войдите.
Николас открыл дверь. Он был одет в измятые, но хорошо пошитые фланелевые брюки и твидовый пиджак, который, казалось, является неотъемлемой частью его туалета.
Фенела обратила внимание на то, что он сейчас был без своей трости и, войдя в комнату, немедленно оперся на дверной косяк.
– Хорошо ли вы спали? Я подумал, что после всех треволнений вы заслужили, чтобы сегодня утром завтрак вам был подан в постель.
Он взглянул на поднос с завтраком, стоящий перед ней, и добавил затем:
– Но вы почти ничего не ели.
– Я не голодна, – смущенно ответила Фенела.
Она боялась, что ее глаза опухли от слез, которые она проливала перед сном. Фенела казалась себе очень маленькой и испытывала неудобство оттого, что приходится говорить с Николасом из глубин этой необъятной двуспальной кровати с бельем персикового цвета.
Накануне вечером, когда она вошла в комнату, отведенную ей леди Коулби, Фенела испытала благоговейный страх перед обширностью и великолепием этого жилища.
Теперь же, при дневном свете, когда шторы на окнах раздвинуты и в комнату потоком лились лучи солнца, она почувствовала себя школьницей, вообразившей себя взрослой женщиной.
Эта женщина никак не могла быть ею, Фенелой Прентис, которую никто и никогда не принимал всерьез, и вдруг – предупредительные слуги, которые обращаются к ней не иначе как «миледи», и приносят завтрак прямо в постель; и вдруг – заботливый муж, который приходит ровно в десять утра.
Трудно было не почувствовать себя виноватой ей, которой пришлось столько часов провести на кухне, готовя завтраки, трудно было не испугаться всего и всех в этом доме.
Тем не менее при первом взгляде на Николаса Фенела сразу поняла, что его-то ей можно не бояться. У нее даже мелькнула мысль, что он, наверное, так же смущен, как и она, и Фенела заставила себя улыбнуться ему, когда отвечала на его приветствие: «Я не очень голодна, но никак не могла отказать себе в удовольствии позавтракать прямо в постели. Спасибо вам, Николас, что позаботились об этом».
– Моя мать всегда завтракает у себя наверху, – ответил он, – и, честно говоря, я немного волновался: как-то вы воспримите мой столь ранний визит этим утром. И, как я чувствовал, хуже всего то, что я помешал вашему завтраку.
Фенела понимала, что он говорит первое, что придет в голову, только для того, чтобы выиграть время для них обоих и стать более непринужденными, более легкими в общении друг с другом. Ее благодарность Николасу за внимание пересилила все остальные чувства.
– Я буду готова сей же час, – проговорила она. – Скажите, не могли бы вы отвезти меня домой?
– Я только что разговаривал с вашим братом, – ответил ей Николас. – На самом деле этот разговор и есть та единственная причина, по которой я побеспокоил вас. Он собирается успеть на двенадцатичасовой поезд, но хотел бы повидаться с вами перед отъездом.
– Мы проводим его, – сказала Фенела, – а потом возьмем детей и My и вернемся в Уэтерби-Корт – разумеется, в том случае, если ваша мать все приготовила к их переезду.
– Я полагаю, что все уже подготовлено. Чтобы не терять времени попусту, пойду и подгоню машину к входу.
– За мной задержки не будет.
Он уже направился было к двери, но потом на какое-то мгновение замешкался, глядя на нее.
– Вы не ответили на мой первый вопрос.
– А о чем вы спрашивали?
– Хорошо ли вы спали?
– И я обязательно должна отвечать?
– А что, есть причина, по которой вы не можете говорить?
– Только потому, что ненавижу явную неблагодарность со своей стороны в то время, как вы были столь добры ко мне: то, что произошло, показало – я оказалась неблагодарной.
– Я так не думаю. Какое-то время я никак не мог заснуть. И уже совсем был готов отправиться к вам и обсудить все, но потом сообразил, что только напугаю вас своим приходом.
