Он принял решение не покидать Дувра в тот же день, как они прибыли туда. Плавание их всех утомило. Маленькому войску Шелдона требовался отдых.
Они с удобством разместились в «Королевской голове», гостинице такого же класса, как и «Англетер», можно даже сказать, бывшей его точной копией, но где кормили неизмеримо хуже.
– Я не могу это есть, – заявила Керисса, морща нос и отодвигая от себя тарелку с жесткой бараниной и гарниром из водянистых вареных овощей.
– Завтра нас здесь уже не будет, – утешил ее Шелдон. – Мы выедем, как только я раздобуду дорожный фаэтон.
– Фаэтон! – изумилась Керисса.
– Это не моя прихоть, хотя я лично ненавижу путешествовать в почтовых дилижансах, – пояснил Шелдон. – Дело в том, что нам выгоднее появиться в Бате в собственном экипаже, чтобы произвести благоприятное впечатление на местную публику.
Она внимала его объяснениям, как прилежная ученица.
Главное, чего мы должны избежать, это не показаться нищими в глазах всяких снобов, обитающих там. Нам следует произвести благоприятное впечатление и выгодно отличаться от прочих голоштанных эмигрантов, которые сейчас наводнили Англию. Если люди решат, что мы в состоянии оплачивать свои долги, нам откроют кредит и примут с распростертыми объятиями.
– Как вы правы! – горячо согласилась Керисса. – Папочка часто говорил, что именно так ведут себя придворные в Версале. Они тратят бешеные деньги на одежду, на украшения и драгоценности своих жен, и им охотно дают в долг, а сами они месяцами, а иногда даже и годами не платят прислуге жалованье и кормят слуг одними обещаниями.
– Что ж, мы увидели, к чему это привело, – глубокомысленно заметил Шелдон. – Людям надоело ждать обещанного, они постарались взять сами то, до чего хотя бы дотянулись их руки.
– Трудно понять, как придворные могли поступать так неразумно, – вторила Харкорту девушка. – Они покупали бриллианты и щеголяли ими перед нищими, которые у дворцовых ворот вымаливали кусок хлеба.
Но внезапно в настроении Кериссы произошла разительная перемена. Она воскликнула:
– И все же как хорошо быть богатым и веселиться! Давайте и мы притворимся богатыми и беспечными. Будем надувать настоящих богачей и оставлять их с носом!
– Но при этом будем осторожными, – предупредил Харкорт.
– О, монсеньор? Я буду так осторожна! Когда я буду хохотать, никто из них не догадается, что я смеюсь над ними.
– Как бы они потом не посмеялись над нами?
– О, вы, монсеньор, похожи на мою Франсину – вам все видится в мрачных тонах.
Керисса уморительно передразнила старую служанку:
– Не делай того, не желай этого! Будь осмотрительна! Не рискуй! Как следует подумай, прежде чем куда-то шагнуть! Мне надоело слушать ее наставления! Я хочу поступать так, как мне угодно.
Она раскинула руки и в этой позе выглядела настолько соблазнительно, что Харкорту стоило больших усилий сурово одернуть ее.
– Попридержи язык, милочка, и поменьше жестикулируй. Помни: ты ведь только что осиротела. Твое сердце разбито. Ты скорбишь о потере папочки и мамочки. К тому же ты еще и изгнанница, вынужденная покинуть милую свою родину.
– Я и улыбаться не имею права? – осведомилась не без лукавства Керисса.
– Улыбаться можно, но нечасто.
– Тогда мне лучше вернуться во Францию. Мне там сразу отрубили бы голову, зато я не мучилась бы от тоски. Как это – не улыбаться? Вы хотите, чтобы я все время плакала?
– Ну зачем же! Хныкающие женщины отвратительны! – заметил Шелдон.
– Но если я не улыбаюсь, то рыдаю! Или то, или другое. Выбирайте. Вероятно, вам хочется, монсеньор, чтобы я рыдала у вас на плече. О, как поэтично! Как завлекательно! А вы бы меня утешали… ласкали…
– Прекрати! Прибереги эти сцены до той поры, когда выскочишь замуж. Будешь плакаться в жилетку своему супругу. А сейчас марш в постель! Мне еще многое надо обдумать, а ты меня отвлекаешь.
– То же самое папочка говорил мамочке, когда готовил какой-нибудь важный документ для королевских министров. Однако все потом кончалось тем, что он целовал ее и признавался, что рад тому, что его отвлекли.
Керисса сделала многозначительную паузу, потом поинтересовалась:
– Не желаете ли и вы поступить со мной, как папенька? Я имею в виду поцелуй?
– Уйдешь ли ты когда-нибудь к себе?! – прорычал Шелдон Харкорт. – И зови меня монсеньором! Сколько раз мне повторять одно и то же! Спокойной ночи!
Он взмахнул рукой со сжатым кулаком, отправляя девицу прочь, но затем, опомнившись, величественно протянул ей руку.
Керисса присела в глубоком реверансе.
– А вам хороших сновидений, монсеньор, – произнесла она насмешливо и, приподнявшись на цыпочках, запечатлела поцелуй на его щеке.
В полдень на следующий день они уселись в фаэтон, приобретенный Шелдоном Харкортом по дешевке в
