может причинить Джеральду тряска.
Вскоре нашему ожиданию, длившемуся, как всем , казалось, целую вечность, пришел конец. Появилась сестра, которая объявила, что машина» скорой помощи» прибыла и что нам придется несколько минут подождать, пока Джеральда доставят в палату. Через открытую дверь мы увидели носилки с крохотным тельцем, укрытым одеялом. При виде этой трогательной картины у меня на глаза навернулись слезы, а Анжела прижалась к Генри. Он промолчал, только крепче сжал ее руку.
Время тянулось страшно медленно. Наконец нам сообщили, что сэр Говард Блейк собирается оперировать Джеральда немедленно и что господин Уотсон и леди Анжела могут на несколько минут подняться в палату. Пока их не было, я бездумно перелистывала страницы «Панча», внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Наконец дверь открылась, и вошли Анжела и Генри.
Анжела плакала, она даже не пыталась сдержать слезы, которые ручьем текли по щекам. Генри обнимал ее за плечи. Она рухнула в кресло и закрыла лицо руками.
— Все будет хорошо, дорогая, — успокаивал ее Генри. — Поверь мне, все будет хорошо. Сэр Говард — лучший хирург в Лондоне. — Тут он резко повернулся ко мне. — Принеси воды. Я выбежала из покоя и направилась к сестре, которая сидела за регистрационной стойкой у входа.
— Где мне взять питьевой воды? — спросила я. Она принесла графин и стакан, и я поспешила к Анжеле. Генри сидел на подлокотнике и нежно гладил руку Анжелы. Он взял у меня наполненный стакан.
— Вот, выпей, — мягко проговорил он. — Тебе станет лучше. Она сделала несколько глотков.
— Мне очень стыдно, что я так распустила себя, — проговорила Анжела, преодолев сдавивший горло спазм. — Если с ним что-нибудь случится, Генри, я себе этого никогда не прощу — никогда! В последнее время я мало внимания уделяла детям — вот Бог и наказывает меня.
— Глупости! — сказал Генри, но по его глухому голосу я догадалась, что слова Анжелы тронули его.
— Ты помнишь, — продолжала Анжела, — когда он был маленьким, он любил играть с красным паровозиком? О Генри, ты на самом деле считаешь, что все будет хорошо? — Она опять разрыдалась и уткнулась в его плечо.
— Послушай, родная, — сказал Генри, — надо держать себя в руках. Ты можешь заболеть, и тогда, если он позовет тебя, ты не сможешь прийти к нему.
Его слова подействовали на Анжелу. Рыдания стали затихать, она выпрямилась и принялась оглядываться по сторонам в поисках своей сумочки.
— На?, возьми, — сказала я, подавая ей сумку, которая лежала на столе.
— Спасибо, Лин, — проговорила она. Она достала маленькое зеркальце и принялась запудривать следы от слез.
— Сколько нам еще ждать? — спросила она через несколько минут.
— Надо набраться терпения, — ответил Генри.
— Мы не должны торопить их.
Медленно тянулись секунды. Я смотрела на висевшие над камином часы, чувствуя, что во времени есть нечто не подвластное пониманию человека, решившему, будто это возможно — разделить день и ночь на равные промежутки. Когда человек счастлив, один час кажется мгновением, и тот же самый час растягивается до бесконечности, когда человек в горе.
Вдруг дверь открылась, и мы все вскочили. Вошла сестра.
— Хочу сообщить вам, — спокойно и четко проговорила она, — что операция прошла успешно. Сэр Говард спустится к вам через пятнадцать минут.
— Слава Богу! — выдохнула Анжела и потеряла сознание.
Генри едва успел подхватить ее. Он усадил Анжелу в кресло и положил ее ноги на стул. Сестра принесла бренди и флакончик с нюхательной солью.
Через пару минут Анжела пришла в себя. Она была очень слаба и все время цеплялась за Генри, как будто ноги не держали ее.
За то время, что мы провели в лечебнице, я увидела в Генри совершенно другого человека. Он был очень нежен и заботлив с Анжелой, оставаясь в то же время спокойным и полным самообладания. Думаю, если бы он всегда вел себя именно таким образом, их семейная жизнь протекала бы более гладко, и они были бы счастливее.
По всей видимости, и Анжела оценила Генри. Она не раз повторяла: «Спасибо тебе. Генри!»— и смотрела на него с нежной улыбкой.
Часы на камине медленно отсчитывали минуты. Мы украдкой бросали взгляды на стрелки, как бы пытаясь подогнать их. Когда я почувствовала, что больше не выдержу этого напряжения, нам сообщили, что Джеральда перевезли в палату, и мы можем подняться к нему. Анжела вскочила и впереди всех бросилась к лифту.
Анжела была бела как мел, но держалась стойко. Мы вошли в палату. Жалюзи были опущены, сильно пахло эфиром. Когда наши глаза привыкли к полумраку, мы увидели лежащего на кровати Джеральда. Он еще находился под наркозом. Его голова была забинтована, и он очень смешно сопел.
Он казался крошечным и беспомощным, и я впервые в жизни поняла, что такое материнская любовь. Когда ребенку плохо, женщина, давшая ему жизнь, испытывает самую настоящую физическую боль. Думаю, на свете нет более страшной муки, чем ощущение собственного бессилия, когда крохотная частица тебя самой — кровь от крови, плоть от плоти — страдает. Я поняла, — что материнская любовь, проявляющаяся в любых качествах, является мощнейшей силой, способной противостоять разрушению, войне, гибели и жестокости.
Анжела склонилась над Джеральдом, поцеловала его и поправила одеяло.
Мне показалось, что Генри испугался, что она опять упадет в обморок. Однако она держала себя в руках. Она выпрямилась и вышла из комнаты.
— Он будет спать еще два-три часа, — сообщила сестра. — Думаю, к девяти он уже придет в себя и захочет увидеть вас.
— Спасибо, — поблагодарила Анжела. — Вы очень добры.
— Срочные операции, — сказала сестра, — действуют на человека, как шок, не правда ли? Я знаю, что вы чувствуете. Послушайте моего совета, леди Анжела, отправляйтесь сейчас домой и поспите.
— Я так и сделаю, — ответила Анжела.
— Если что, — тихо проговорил Генри, — позвоните нам…
— Конечно, господин Уотсон, — сказала сестра. — Но, думаю, вам не о чем беспокоиться. Сейчас за ним наблюдает врач, а через некоторое время его осмотрит сэр Говард.
Домой мы ехали молча. Теперь, когда все было позади, Анжела, казалось, совершенно обессилела. Войдя в дом, мы обнаружили, что Дуглас все еще ждет нас в холле.
— Все в порядке? — обеспокоенно спросил он. Но Анжела даже не удостоила его взглядом. Вместо нее ответил Генри:
— Да, спасибо, — и повел Анжелу к лифту.
Глава 18
Утром меня разбудила Анжела.
— Джеральд хорошо провел ночь, — сообщила она, раздвигая шторы.
Ворвавшийся в комнату солнечный свет ослепил меня, и я зажмурилась, не сразу сообразив, о чем она говорит.
— Я рада, — сонным голосом пробормотала я. — Что это ты поднялась в такую рань?
— Я всю ночь не спала, — призналась Анжела. — В восемь я заставила Генри позвонить в лечебницу. Как же мне полегчало. Я так беспокоилась.
— Я себе представляю. — сказала я. — Я очень тебе сочувствую, да и Генри тоже.
— Бедный Генри, — с нежностью проговорила Анжела. — Он тоже совсем не спал. В его комнате было так тихо — он совсем не храпел, и я догадалась, что и он не спит. Тогда я вошла и села рядом с ним. О Лин, как же безобразно я относилась к нему!
— Ну, ты была с ним не очень любезна, — согласилась я.
— Я знаю, — честно призналась Анжела. — Но понимаешь, я всем сердцем верила, что люблю Дугласа. Я думала, что запросто смогу уйти к нему и оставить Генри и детей и начать новую жизнь. Вчера ночью я
