— Сначала я сам с ним поговорю.
— Зачем это?
— Таково предписание, я должен выполнить его в точности.
— Тогда подождите.
Савари направился к телефону и через несколько минут вернулся к их столику:
— Завтра в одиннадцать, здесь. Он небольшого роста, примерно вашего возраста, лысоват, очки с толстыми стеклами, курит трубку. В руках у него будет «Фигаро». Он скажет, что его прислал майор.
На следующее утро Саад Хайек и Таверне благополучно встретились и обо всем договорились, после чего гость с востока вернулся в свою комнату на площади Жанти и позвонил в Дамаск. Из сирийской столицы передали дальнейшие распоряжения: оставаться пока в Париже, но каждый полдень непременно звонить домой.
В тот же самый день Савари получил от приятеля машинистки Франсуазы копию памятки, составленной Баумом. Не теряя времени, — у него был собственный канал связи с профессором Ханифом, через резидента армейской разведки в Дамаске, — он передал содержание памятки профессору. «Ответ будет?» — поинтересовался француз, лично доставивший текст. «Передайте — пусть все идет, как намечено», — велел Ханиф.
И посланец удалился.
— У меня есть доказательства, что изменник — Саад.
Услышав слова профессора, Расмия недоуменно подняла брови:
— А Эссат — он, значит, ни при чем?
— Ты же сама рассказывала мне, что Эссат выполнил поручение в Риме наилучшим образом, в точном соответствии с предписаниями.
— Это еще ничего не доказывает. Возможно, его приятели просто не сумели установить с ним контакт.
— Может, и так. Но по крайней мере, за ним пока ничего нет. Надо обдумать, как быть с Саадом.
— А что за доказательства?
— Тебе я скажу, — задумчиво произнес профессор. — В некоторых обстоятельствах может оказаться полезным женское чутье. Интересно, как ты рассудишь.
Он пересказал ей смысл документа, переправленного из Парижа, прямо из вражеского стана — контрразведки. Расмия задумалась надолго и сказала наконец:
— Что-то слишком уж гладко, вам не кажется? Такая сверхсекретная информация — и прямо нам в руки…
— Согласен — этакая легкость вполне может дать повод для сомнений.
— Может, тут двойная игра?
— Меня уверяют, будто это невозможно. Но кто его знает?
— Может, нашим друзьям просто подсунули эти сведения? Мы и сами иной раз так делаем, правда ведь?
— Конечно, я тоже так подумал. Но мне сказали, будто эти сведения удалось перехватить чисто случайно. Хотя случайность тоже можно организовать. Проверить невозможно…
Расмия раздраженно вскинула подбородок:
— Не нравится мне все это, вот что. Слишком как-то все сошлось, прямо тютелька в тютельку, что-то тут не так — объяснить не могу, просто чувствую.
— Допустим. Но я не только этими сведениями располагаю, есть и еще кое-что. Хотя — обрати, пожалуйста, внимание вот на что: сам факт, что предателя разоблачают одновременно с двух сторон, настораживает. Надо все продумать…
Рассказав своей собеседнице о том, что передал ему Каддафи через сирийскую разведку, профессор заключил так:
— По-моему, эти данные важнее, чем те, что из Парижа. Каддафи и Ялаф отнюдь не глупы, источник, на который они ссылаются, безупречен. Действительно — с чего бы это ЦРУ внезапно заинтересовалось французом по имени Таверне?
— А Эссат мог слышать это имя?
— Не мог. Когда я инструктировал Саада, он был у тебя.
— Пожалуй, эта информация из Триполи убедительна, — протянула Расмия. — Но странно все же — несколько часов назад пришли сведения из Парижа — и тут же их подтверждают из Триполи. Совпадение подозрительное, разве нет? Оно как-то… Если и правда кто-то нас морочит, он перестарался…
— Ну, а если ни против Саада, ни против Эссата нет никаких свидетельств, а мы точно знаем, что один из них предатель, — кого бы ты выбрала?
Расмия снова замолчала надолго, потом сказала:
— Вы не имеете права спрашивать меня.
— Имею. Я на все имею право — мы не в игрушки тут играем. Бывает, надо делать выбор и потрудней этого — ты что, не знаешь? Я просто требую ответа.
— А я не буду отвечать. Незачем меня вмешивать в эти дела. Ликвидировать своего же товарища, который, может, и не виноват ни в чем, только потому что он внушает меньше доверия, чем остальные… При чем тут женская интуиция? Это непрофессионально — играть в угадайку.
— И все же — решать придется, — жестко возразил профессор. — Хоть ты и сделала все, что могла, чтобы подорвать веру в те факты, которые я привел.
— Так незачем было меня спрашивать.
И вновь наступило молчание.
— Если уж убирать Саада, так прямо сейчас, пока он в Париже, — чтобы не успел испортить все дело. Но если я отдам такой приказ, то вряд ли они сумеют получить от него признание. И мы все равно ничего не узнаем точно…
— Неужели они не смогут нормально допросить его?
— Здесь смогли бы, там — нет.
— Сами решайте.
— И решу. На следующей неделе надо быть в Париже — Саад устроил мне свидание с этим Таверне.
— Ловушку вам подстроил?
— Не исключено. Но я не собираюсь являться именно на это свидание — постараюсь договориться заново.
— Вот как!
— Знаешь, весь мой опыт подсказывает, что от раковой опухоли надо избавляться сразу — вырезать ее, и все. Нечего время тянуть. И врачи так советуют.
— Вы встретитесь с Саадом в Париже?
— Нет — и ни с кем другим тоже. Теперешняя наша задача не должна быть связана с нашей деятельностью в Европе. Только ты и я знаем о ней.
— А Эссат?
— Нет. Мы с тобой едем в Париж, а он останется здесь, и вилла будет для него закрыта.
За тридевять земель от упомянутой виллы — в Версале, где в воскресенье стояла великолепная солнечная погода, — проводил свою ежегодную выставку клуб любителей кошек. Недавний президент этого клуба Альфред Баум — обладатель великолепной, отмеченной наградами пары, признанный знаток кошачьих достоинств — был по горло занят: он был в составе жюри, оценивая представительниц длинношерстных пород. Здесь, в компании со своими единомышленниками — большей частью это были дамы, среди членов версальского клуба мужчин немного, — он чувствовал себя великолепно и выглядел самым обычным, средних лет французом: плотная фигура, помятый костюм цвета беж, в глазах спокойное достоинство и легкая сардоническая усмешка. Мадам Баум, чей интерес к кошкам не простирался столь уж далеко, осталась дома, к ней пришли гости. Баум любил такие дни, полагая, что они просто необходимы человеку, чтобы расслабиться и вернуться к самому себе. «Отношения между человеком и кошкой — это тот моральный уровень, к которому люди должны стремиться, устанавливая собственные взаимоотношения. Доверие, не исключающее хорошо взвешенных предосторожностей;
