После возвращения Цареков не исключал возможности, что Елена дала «заяву» и его ищут. Но, как он мне объяснил, то ли желание получить еще денег, то ли уверенность в собственной неуязвимости заставили его пойти на встречу с Еленой. После нескольких телефонных разговоров Игорь решился увидеться с ней, но при этом толково подготовившись.
Он выбрал небольшое кафе, которое просматривалось со всех сторон, предварительно познакомился с одним из официантов для того, чтобы тот, заметив что-либо подозрительное, сразу предупредил его об опасности, подав условный знак.
Игорь со своими людьми приехал раньше, за два часа до встречи. Они расположились недалеко от кафе и стали наблюдать за обстановкой. Чтобы подстраховаться, Игорь даже посадил в кафе одного из своих людей.
– У меня было дурное предчувствие, да и нервы были на пределе, – рассказывал мне Цареков. – Нутром чуял, что сегодня нас примут[8].
– Почему же ты не уехал? – спросил я.
– Нельзя было отступать: перед пацанами было неудобно, подумали бы, что я сдрейфил.
Время встречи приближалось, ничего подозрительного Цареков не обнаружил. Вскоре появилась Елена. Прождав еще минут десять, Игорь послал одного из ребят на разведку. Тот вскоре вернулся и сказал, что часть денег она принесла, но передаст их только Игорю.
– Я перекрестился и пошел, – вспоминал Игорь. – Подходя к столику Елены, я попытался понять ее душевное состояние. Я наивно думал, что если она обратилась к ментам, то будет держаться уверенно и спокойно, а если нет, то опять будет нервничать от страха. В общем, я заметил, что Елена сильно волновалась. Она сразу протянула десять тысяч баксов, обещая остаток отдать через неделю. Я огляделся. Мой человек, сидевший недалеко, подал условный знак, что все нормально. Официант тоже кивнул утвердительно. Но лаве[9] я все же брать не решился и сказал, что на выходе деньги возьмет мой человек. Я рассчитывал, что, если меня сейчас возьмут менты, я буду без «груза». Мы вышли из кафе и остановились на тротуаре у входа, договариваясь о следующей встрече. Ребята мои сидели недалеко в «Мерседесе» и ждали моего сигнала: в случае опасности я приказал им стрелять.
Цареков попрощался с Еленой и медленно направился к своей машине. Когда до нее оставалось метра два, он вдруг заметил, как одновременно с двух сторон навстречу ему движутся две машины. Белый джип шел на таран сбоку, а «Ауди» перегородила путь к отступлению.
– Как ни странно, но я сразу подумал, что это не менты, а бандюги, к которым, видно, обратилась Елена. Но машины одновременно резко затормозили, и из них выскочило человек восемь со стволами. Раздался резкий окрик: «Всем стоять! МУР!» Меня быстро повалили на землю, и я только успел увидеть, как ребят выволакивали из машины. Мне заломили руки за спину и тотчас же стали бить. Подъехали еще две машины с ментами из соседнего отделения милиции, и нас увезли туда на допрос. На мои крики, что я пустой, без денег и оружия, никто не реагировал. В отделении всем нам устроили экспресс-допрос, требуя указать, кто где живет. Я вынужден был назвать свой адрес, тем более что квартира у меня была «чистая»[10].
Когда мы приехали ко мне на квартиру и начался обыск, меня снова стали бить, требуя, чтобы я добровольно выдал оружие и деньги. Но ничего этого у меня не было. Я даже пытался как-то защищаться, но это только усиливало их агрессию. Когда мы ушли, квартира почти вся была в крови. Меня доставили на Петровку и стали настойчиво допрашивать, но, понимая, что передо мной опера, я только твердил, что буду давать показания следователю в присутствии моего адвоката. Меня перевели в ИВС, где я провел два выходных дня.
В понедельник к Царекову пришли следователь и адвокат. Игорь заявил следователю, что не доверяет их адвокату и хотел бы связаться со своими знакомыми и попросить найти ему надежного защитника. Только после этого он согласится давать показания. Хотя следователь и записал телефон и фамилию приятеля Игоря, но все же не преминул заметить, что даже самый лучший адвокат ему уже не поможет.
Вот так и получилось, что в мою консультацию приехал солидный мужчина лет пятидесяти и попросил взять защиту его близкого знакомого Царекова, которого прямо сейчас «прессуют» на Петрах.
Я согласился, совершенно не подозревая, с какими трудностями и неприятностями мне предстояло столкнуться.
Когда на следующее утро я приехал в Следственное управление ГУВД и узнал, что делом Царекова занимаются в отделе по борьбе с организованной преступностью, то понял, что ничего хорошего от этого ждать не придется.
Следователь попался неприятный, на мое вполне законное требование разрешить встречу с клиентом ответил, что завтра на допросе и очной ставке я и смогу побеседовать с ним.
– Да при чем тут завтра и ваши планы, – запротестовал я, – когда мне сегодня нужно увидеться с подзащитным.
Но следователь был неумолим. Это только в Уголовно-процессуальном кодексе декларируется равенство сторон на следствии, а реально хозяином положения оказывается следователь.
На следующий день в назначенное время я приехал на Петровку. За мной уже была установлена «наружка», о чем я, естественно, не имел понятия. На Царекова жутко было смотреть: избили его действительно сильно. Мы стали готовиться к предстоящему допросу и очной ставке. Цареков настаивал на версии, что он требовал и получил деньги, которые, по его словам, принадлежали ему после сделки с обменом его квартиры. Подобные действия можно было в лучшем случае квалифицировать как самоуправство, за которое полагалось два-три года лишения свободы. Статьи по самоуправству и вымогательству, как пограничные, легко переквалифицировать из одной в другую, и опытные клиенты и адвокаты всегда такой возможностью стараются воспользоваться.
Но и следователи по-своему пытаются взять в оборот «погрешности» в букве закона. А наш следователь еще и был агрессивно настроен против обвиняемого и, задавая свои вопросы, пытался поймать Царекова на ответах, которые подвели бы его под статью «вымогательство». Однако Цареков умело защищался. Наступил черед очной ставки.
Вошла пострадавшая Елена Т. По ее версии, Цареков приехал к ней с бандитами и, угрожая оружием и изнасилованием, заставил отдать ему из сейфа деньги.
Когда она все это рассказывала, я по бурной реакции Игоря предположил, что пострадавшая явно сгущает краски.
Наконец можно было задавать вопросы и со стороны адвоката. Я сразу обратился к пострадавшей с вопросом-ловушкой. И в случае удачи был шанс изменить статью, по которой обвинялся Цареков.
Начал я издалека, как бы интересуясь, в каких купюрах были деньги, и между прочим попросил уточнить, была ли это валюта.
Елена, ничего не подозревая, ответила:
– Конечно, валюта.
– А как вы можете доказать, что эта валюта принадлежит именно вам? – спросил я.
– Мои сотрудники могут это подтвердить, – ответила она.
– А каково их происхождение, как они были получены вами? Может, вы их взяли у моего клиента? – с подвохом спросил я.
Следователь удивленно посмотрел на меня, потом на нее, словно угадав мои намерения. Но уже было поздно.
– Да, эти деньги я получила за обмен и продажу квартир через мою фирму, – ответила она.
– Иными словами, вы утверждаете, что валюта была получена вами за совершение операций с квартирами?
– Конечно, – утвердительно ответила Елена Т.
Вот это-то мне и нужно было.
Я стал требовать внести ее слова в протокол. И тут же стал писать ходатайство на имя следователя о возбуждении уголовного дела в отношении потерпевшей за участие ее в валютных операциях (тогда эта статья еще действовала).
Потерпевшая стала волноваться. Следователь пришел в ярость. Неожиданно он потребовал от меня дать подписку о неразглашении следственных действий, рассчитывая запугать меня и пресечь мое
