старшей дочкой, немного отдохнул и, удачно поменяв билет, вылетел обратно в Москву. Надо сказать, что перелет был очень тяжелым. Самолет из Милана вылетал в полночь, а приземлились мы в пять утра. На десять часов утра этого же дня был назначен допрос Бориса Шахрая. Совершенно не выспавшийся и уставший от перелета, я поехал на Петровку, 38, где меня уже ждали следователи с оперативниками.
Вскоре у главного входа меня встретил оперативник и проводил в здание МУРа. Сюда я не заходил уже три года и обратил внимание, что внутренняя часть здания очень преобразилась. Теперь тут было много помпезности, дорогой мрамор, установлены современные лифты.
Мы поднялись на шестой этаж. Я заметил, что вместо табличек с наименованиями отделов повешены простые белые листочки, на которых было напечатано: «Работает оперативно-следственная группа Генеральной прокуратуры». Такие листочки висели на дверях всех кабинетов. Я понял, что этаж занят оперативниками, расследующими дело банкира Козлова.
Наконец я оказался в кабинете, где работал следователь. Ему было лет тридцать. Позже я узнал, что следственную группу возглавлял генерал, а в его подчинении было двенадцать молодых следователей, в основном с периферии, а также из Московской городской прокуратуры. Более того, дело курировал сам генеральный прокурор – ведь президент приказал взять его под особый контроль.
Не успел я пообщаться с Шахраем, который был напуган и говорил, что его постоянно вызывают на так называемые «беседы» – своего рода психологическую обработку, как открылась дверь и в кабинет вошел мужчина солидного вида. Увидев меня, он обратился по имени-отчеству и сказал:
– Можно вас на минутку? Мне нужно с вами поговорить.
Я вышел.
– Мы про вас все хорошо знаем, – сказал мужчина. – Я предлагаю вам следующий вариант. Нам известен заказчик, более того, мы в курсе, что в ближайшее время он должен покинуть Россию. Ваш клиент его хорошо знает. Он должен назвать нам его, то есть создать процессуальное основание для задержания заказчика. Если он это сделает, то мы оформим ему задним числом явку с повинной и переведем в разряд свидетелей. Вы можете подтвердить, что такая процессуальная формула возможна?
– Конечно, могу.
– Так пойдемте, – сказал оперативник и, не дожидаясь меня, вошел в кабинет.
Не успел я вернуться в кабинет, как он, обратившись к Шахраю, произнес:
– Ну вот, видите, ваш адвокат подтверждает, что в случае, если вы сознаетесь в том, о чем мы с вами говорили ранее, я вам обещаю, что уговорю следственную группу перевести вас в разряд свидетелей и вас выпустят под подписку о невыезде. Как видите, картина для вас достаточно благоприятная. Так что подумайте… Я предлагаю вам сознаться.
– Давайте все же уточним, – сказал я. – А если заказчик укажет на моего клиента, что он, так сказать, «в теме», тогда что?
– А тогда – срок, вы это должны понимать.
Борис сник.
– Хорошо, давайте вести допрос, – сказал я.
Следователь начал задавать обычные протокольные вопросы. Это не представляло для меня интереса, поэтому я вышел в коридор. За мной тут же шагнул оперативник.
– Я еще раз предлагаю вам уговорить своего клиента сознаться. И это надо сделать именно сегодня.
– А почему сегодня? – спросил я. – Это же важный для него вопрос. По существу, его судьба. Принцип любого адвоката – «не лги своему клиенту». Но я не знаю, «в теме» он или нет.
– Да «в теме» ваш клиент, – усмехнулся оперативник. – Мы ему уже несколько раз говорили, что к нам просто так никто не попадает.
– Понимаю. Но он должен решить сам. Дайте ему хотя бы сутки подумать.
– Боюсь, что завтра уже будет поздно.
– Хорошо, – решил я, понимая, что это очередная «проводка», – дайте мне с ним поговорить наедине.
Вскоре мы с Шахраем остались одни.
– Послушай, Борис, – начал я, – не знаю, замешан ли ты в этом преступлении или нет… Тебе предлагают сознаться. Не знаю, будет ли это лучше для тебя…
Но Борис неожиданно перебил меня:
– Передайте Лиане, что ею очень сильно интересуются. И еще, этот Богдан, который якобы на меня показал, – я его действительно знаю.
– Если знаете, то отпираться не имеет смысла. Наверняка у оперативников есть какая-то разработка. Мы сейчас сделаем так: дойдем до того момента, когда Богдан приезжал к вам в офис и оставлял какие-то конверты. А после этого сделаем перерыв до завтрашнего дня. Ты подумай хорошенько, определись, сознаваться тебе или выбирать другую позицию. Помни – все в твоих руках!
– Хорошо, – ответил Борис, – я так и сделаю.
Допрос продолжился, и мы дошли до ключевого момента, когда Шахрай подтверждал, что Богдан часто приезжал к нему в офис и оставлял какие-то конверты. Тогда я не знал, что показания киллеров, которые, кстати, явились добровольно, испугавшись ответственности за совершенное ими преступление, строились на том, что кто-то из них видел, как Богдан выходил из офиса Шахрая и выносил конверт с фотографиями Козлова. Трудно сказать, было это на самом деле или нет. Но тогда эта тема проходила у следствия главной.
Оглядывая кабинет, я обратил внимание на список руководителей и членов оперативно-следственной группы. В нее входило около пятидесяти человек. Можно было сделать вывод, что группа по значимости представляет собой такую же, как по делам Листьева и «ЮКОСа». Пятьдесят человек – это очень много. Причем большую часть составляли оперативники из аппарата МВД, которые носили звания не ниже полковника. И сам начальник уголовного розыска входил в эту группу, причем на правах заместителя руководителя.
Я знал, что, взяв паузу, поступил правильно. Вечером встретился с Лианой и передал ей, чтобы она была очень осторожной, поскольку следствие ею интересуется. Тогда я не знал, что полковник МВД, возглавлявший оперативную группу, на самом деле…
На следующий день был назначен новый допрос. Я подъехал к Петровке и позвонил следователю. Но тот неожиданно ответил, что допрос переносится на другой день. А через несколько минут мне позвонила Лиана и сказала, что ей необходимо срочно со мной встретиться.
– Да, конечно, только разберусь, почему перенесли допрос, и мы с вами увидимся на старом месте, – сказал я.
Но через полчаса телефон Аскеровой не отвечал. Я стал волноваться, набирал номер несколько раз. Меня охватило чувство тревоги – что-то не так…
Вечером я узнал из новостей, что Лиана Аскерова задержана. А поскольку у нас с ней было устное соглашение, что в случае ее задержания я могу быть ее адвокатом, я тут же позвонил следователю и сказал, что мне известно о задержании Лианы Аскеровой и что я являюсь ее адвокатом.
– Вы не можете быть ее адвокатом, – ответил следователь. – Вы – адвокат Шахрая.
– Но я могу одновременно защищать двоих клиентов.
– Да, но у них противоречия в показаниях.
Я остолбенел. Неужели кто-то из них признался? Неужели Борис решил это сделать в мое отсутствие? Но он же просил, чтобы я не оставлял его… Что я мог сделать? Не я играю здесь ведущую роль, а оперативники и следователи.
Из средств массовой информации я узнал, что Лиана Аскерова дала признательные показания. Вероятно, оперативники ввели ее в заблуждение, сказав ей, что Шахрай признался, чего на самом деле не было. Тогда Лиана назвала имя заказчика. В это же время адвокат Трунов огласил имя заказчика. Им оказался банкир Френкель.
Через некоторое время, когда я позвонил следователю и попросил встретиться со своим клиентом, он ответил мне, что мой подзащитный в признании и от моих услуг отказался. «Вот оно, равноправие следствия, – подумал я, – право на защиту!» Оперативники изолировали Шахрая от адвоката и заставили его признаться. Каким путем они это сделали – неизвестно. То ли он сделал это добровольно, то ли под
