только услышать мое мнение как профессионала, но и проверить, насколько мы гармонируем. То, что я вижу, мне нравится. Среди этих картин одна принадлежит кисти Пьеро Дорацио. Я когда-то усиленно занималась этим художником, но воздерживаюсь рассказывать об этом Максу.
– Мне больше всего нравится та, что в центре, – говорю я громко, становлюсь на цыпочки и целую его.
– Да? И мне тоже! – говорит он и возвращает поцелуй.
Странно, но с этим человеком у меня всегда дрожат коленки, как у какой-нибудь школьницы. На обратном пути мы заходим в кафе. Публика здесь экстравагантная: женщины легкого поведения, женщины, которые вообще-то являются мужчинами и у которых никогда не появится цел-люлит. Они очень ловко переходят улицу на десятисантиметровых шпильках к дому свиданий напротив. Пожилые, роскошно одетые дамы за чашкой чая, мужчины с золотыми цепями и дети, покупающие мороженое. Хозяин заведения широко нам улыбается, называет меня Джулией Роберте, нарекает Макса Джорджем Клуни, а сам представляется Робертом Де Ниро. Очевидно, он фанат американской «фабрики грез». Мы пьем вино за столиком на улице, наблюдаем за разноцветной толпой, смеемся и дурачимся так, что только держись. Отлично!
В четверг утром мы идем за велосипедами и обнаруживаем, что те исчезли. Просто пропали, их нет! И только фонарь, к которому они были прикованы, стоит на том же месте. Сначала мы подозреваем очередного не в меру исполнительного швейцара. На лице Макса сгущаются тучи, которые, впрочем, так же быстро рассеиваются, когда становится ясно, что велосипеды попросту украдены. Пешком мы идем в пункт проката, где нам говорят, что мы должны выложить по четыреста евро за каждый велосипед или можем купить у них два таких же, чтобы возместить стоимость пропавших. Мы выбираем второй вариант и снова пускаемся в путь. Сегодня нам предстоит насыщенная программа: собор Святого Петра, Фонтан ди Треви и Колизей. А завтра мы хотим прокатиться вдоль морского берега. Едем в гору по Виа XX Сеттембре. Пересекаем Виа де Кваттро Фонтана, и я опять перестаю ориентироваться. Удивительное дело: я привыкла постоянно все контролировать, а между тем вот уже третий день безропотно качу за этим типом, не имея представления, в каком районе города нахожусь. По дороге мне действительно удается очень многое увидеть. Я все впитываю и полностью полагаюсь на своего любимого гида. Так я оказалась возле Фонтана ди Треви. Макс знал, куда он едет, а для меня это что-то вроде чуда. Конечно, таким привлекательным туристкам, как я, лучше не пробовать освежиться в фонтане, как некогда Анита Экберг, и не раздражать мужскую часть населения видом мокрой майки, прилипшей к телу, но я по крайней мере могу бросить в фонтан монетку. Потому что считается, что тогда исполнится то, что загадаешь. Я усиленно ищу какие- нибудь металлические деньги. Я так хочу, чтобы в этот раз у нас с Максом все получилось! Да, это и есть мое желание. Но я не успеваю бросить монетку, потому что Макс говорит, что это запрещено. Не то чтобы меня это остановило, но на нас как раз дружелюбно, но внимательно смотрит полицейский. Я уже вижу, как в его глазах загорается надпись «200 евро». Ну и ладно, думаю я, у нас и так все будет хорошо. Мы же все- таки супер-пупер-мега-гипер влюблены!
Везде сплошные препятствия. Когда мы гуляли по колоннадам, охранник хотел не пустить меня в собор Святого Петра. В его обязанности входит не только отфильтровывать в потоке туристов подозрительных личностей, но и охранять традиции святого места. Похлопав меня по плечу и укоризненно покачав головой, он дал понять, что мое присутствие в соборе нежелательно.
Что, неужели по мне заметно, что я с наслаждением топчу ногами одну из десяти заповедей, что я, мягко выражаясь, грешница? Или, может, людей, ушедших из-под крыла церкви, можно узнать по каким-то особым признакам? Макс начинает снимать с себя рубашку. Хотя я с большим удовольствием занимаюсь с ним любовью, мне кажется, что это отвратительно.
– Надень рубашку, прикрой плечи, и тогда нас впустят. У меня внизу еще футболка, – говорит он, улыбаясь.
Это меня успокаивает. Взявшись за руки, мы входим в храм, и моим глазам открывается его сверхчеловеческая красота. Я уверена: здесь можно провести часы, даже дни, и все равно будет на что посмотреть. Но моя тяга к прекрасному, к истории и архитектуре на сегодня удовлетворена, потому что нам холодно, а я не хочу, чтобы человек, великодушно одолживший мне рубашку, из-за моей легкомысленности еще и простудился. Мы идем к выходу, радуясь, что на улице нас встретят солнечные лучи. Полицейские, которых на площади перед собором не счесть, позаботились о том, чтобы мы нашли свои велосипеды там, где их оставили. Голодные, мы едем в сторону Тибра. Мы находим ресторанчик в Трастевере, пируем от души и за приемлемые деньги, пьем кьянти и с большим удовольствием закончили бы здесь день. Слегка на подпитии мы продолжаем путь, день клонится к вечеру. Едем к Колизею по мосту Палатино. Я замираю: Бен Гур жив! Он стоит передо мной во плоти, от него разит перегаром, и заплетающимся языком он пытается по-итальянски убедить меня с ним сфотографироваться. Подходит Юлий Цезарь, старый и беззубый. Он тоже очень хочет окупить приобретение своего костюма. Как назло, я сошла с велосипеда, потому что мне что-то попало в глаз. Макс ездит вокруг нас и от души веселится. Мне с большим трудом удается вырваться из лап Бен Гура и Юлия Цезаря. От Колизея мы едем к нашему отелю. Да, сиеста, прохладная ванна, много любви и нежности, а потом, возможно, немного сна. Вечером мы договорились поужинать с Гарри и Эдит. Когда мы в девять часов прибываем на место, Гарри уже ждет нас. Эдит плохо себя чувствует, сообщает он. и, если сможет, присоединится к нам позже. На такси мы отъезжаем из центра в незнакомую часть города. Наш ресторан – рай для гурманов, куда ходят преимущественно местные. Мы садимся за столик на улице. Белая скатерть, свечи, пластиковые цветы. Но одного у римлян не отнять: они все делают быстро. Уже через три минуты нам приносят вино, воду и хлеб. Я задумчиво окунаю кусочек хлеба в пиалу с маслом и солью, пока Гарри рассказывает, что после Рима собирается поехать в Альпы, покататься на лыжах. Мы болтаем и болтаем, трещим как сороки, едим и слегка забываем о добром старом Максе.
– Ты хорошо катаешься? – спрашивает Гарри, придвигаясь немного ближе ко мне. Макс ушел в туалет.
– Да, – говорю я, – хорошо и с удовольствием. Я очень люблю кататься на лыжах. В прошлом году я была на курсах сноубординга.
– И как? – заинтересованно спрашивает Гарри.
– Больно! – смеюсь я. – Сплошные синяки, больше всего – на попе и на ногах, а точнее на коленях. Выйти из машины для меня было пыткой. Наверное, это ужасно нелепо выглядело.
Макс возвращается мрачнее тучи. Я не понимаю, в чем дело, и делаю глоток вина (специально охлажденного). Гарри громко хохочет, подливает мне еще и спрашивает Макса, не хочет ли он выпить. Макс мотает головой.
– Сколько уроков у тебя было? – спрашивает меня Гарри.
– У меня были уроки с инструктором по часу через день. И так целую неделю.
– Инструкторы по сноубордингу такие же шутники, как и лыжные инструкторы? И имеют такой же успех у дам? – спрашивает Гарри, выливая в мой бокал последние капли вина.
– Гм, да! Они, как правило, очень молодые и очень темпераментные – когда что-то показывают, то держат крепко. Рядом с таким красавцем берешь себя в руки и прекращаешь ныть.
Гарри засмеялся.
Макс молча сидит напротив, и я вижу, что начинают сгущаться тучи. Что с ним такое? Почему он злится? Он наливает полный бокал вина и выпивает залпом, как будто умирает от жажды.
Гарри наклоняется ко мне и спрашивает:
– И как твои успехи?
– Мне нужно взять еще несколько уроков. Скоро мы с друзьями собираемся в Австрию, там посмотрим, на что я способна.
Макс меня беспокоит. У него такое лицо, как будто он выпил уксуса. Мы с Гарри обсуждаем детали. Куда лучше поехать? Где женские горнолыжные костюмы самые волнующие? Цены, сезоны, советы, впечатления, воспоминания – все, о чем болтают те, кто без ума от горных лыж. Макс продолжает молча пить, выражение его лица все больше ужесточается.
Я кладу свою руку на его, но он делает вид, что не заметил, и убирает ее. Это же смешно! Мужчины иногда ведут себя как дети. Он и сам живет в Мюнхене, и наверняка тоже пару раз да катался. И прежде чем я успеваю задать ему вопрос, взрывается бомба. Макс, который до сих пор молчал, открывает рот и
