Дворец Марго был наполнен роскошной мебелью. Стены комнаты, завешанной турецкими коврами, украшал единственный портрет — Генриха IV. Поскольку у Виллара оказался замечательный голос, она набрала хористов и, как в Юсоне, во времена «местерзингеров», они собирались у ее постели и распевали хором романсы или церковные гимны.
— Такой прекрасной птичке, — съязвил однажды Генрих, — наверняка понадобится очень красивая клетка.
И точно, вскоре Маргарита сочла, что территория, окружавшая ее дворец, — она принадлежала Парижскому университету и Братьям Милосердия, — недостаточно просторна. И прикупила значительную часть бывшего парка Пре-о-Клер. Ликвидировав проходившую там дорогу — сегодня это улица Бонапарта, — она расширила свой парк до улицы Сен-Пер. На первом камне при закладке новой постройки была выбита следующая надпись:
«21 марта 1608 года королева Маргарита, герцогиня де Валуа, внучка великого короля Франциска, сестра трех королей, последняя из династии Валуа, пребывая в божественном озарении… и исполняя завет Господень, построила и основала этот монастырь, именуемый Храмом Иакова, где по ее желанию вечно должны воздаваться благодарения в знак признательности за великие благодеяния, оказанные ей Всевышним…».
Ей прислуживали дворяне, во главе которых вышагивал дворецкий с жезлом, как это и полагалось ему по должности. Поэт и адвокат Парижского парламента Этьен Пакье сообщает, что «за столом ей подавали как королеве, все блюда были под крышками…». Обеды и ужины, чаше всего на четверых, обязательно сопровождались «и пищей духовной». Рассадив гостей за столом, она предлагала поговорить на темы, которые сама же и выбирала. «Так как Маргарита обладала обширными знаниями, ее гости часто во время дискуссии терялись…».
Небольшой оркестр исполнял мелодии, которые сочиняла хозяйка дворца. Поэт и будущий академик Франсуа Мейнар[58] оправлял их в стихи. «Он делал это с такой легкостью и так элегантно, что Маргарита часто говорила: Мейнар — это блестящий ювелир, как никто умеющий огранять камни». Многие его поэтические произведения дышали ностальгией по счастливым ушедшим временам:
В языке царила витиеватость, манера говорить напыщенно и по возможности малопонятно. И Маргарита с удовольствием пользовалась таким языком, отдавая дань этой странной моде.
Несмотря на свои языческие увлечения, Маргарита оставалась глубоко набожной. Она посещала по три мессы в день — обедню и две без песнопений — и трижды на неделе причащалась. Построила круглую часовню — часовню Благодарения, — в которой на босу ногу служили попарно четырнадцать отцов- августинцев, сменявшихся каждые два часа, днем и ночью. Им вменялось пение благодарственных молебнов во славу родоначальника «двенадцати колен Израилевых» Иакова по музыкальным нотам самой экс- королевы. Но отцы-августинцы фальшивили так, что, выйдя из себя, Маргарита распорядилась отправить их голосить благим матом где-нибудь в другом месте… Одно время ее исповедником был Венсен де Поль, будущий главный священник каторжных мест, которого спустя два века церковь объявит святым… Маргарита посещала больницы, раздавала одеяла бездомным горемыкам, снаряжала приданое девушкам из малоимущих семей, давала «обездоленным людям по сто золотых су, чтобы они могли отметить свой день рождения». Из своего общего дохода в триста семьдесят тысяч ливров примерно треть она тратила на различные религиозные учреждения — не забывая коллеж иезуитов в Ажане.
Ее часто посещал король, они прогуливались по затененным аллеям парка, тянувшегося вдоль Сены, и однажды Генриху IV пришла в голову мысль посадить деревья на правом берегу реки до самой деревни Шайо.
Так родилась Аллея Королевы.
Ну а если верить Таллеману де Рео, герцогиня де Валуа «носила в это время огромный вертюгаден, весь облепленный карманами, и в каждом из них находилась коробочка с сердцем ее покойного любовника, ибо она следила за тем, чтобы после смерти их сердца были забальзамированы. На ночь она вешала этот вертюгаден на крюк, которым запирался замок у изголовья ее кровати… За исключением безумств любви, в остальном она была вполне уравновешенной женщиной».
Однажды королю пришла в голову идея устроить бал «Старый Двор», где среди прочих персонажей была представлена и королева Марго, легко узнаваемая по нелепому наряду, который она нацепляла на себя на старости лет.
Примиряясь с неизбежностью, она полагалась на свой ум, который действительно служил ей защитой. И прекрасно умела давать отпор насмешникам. «Месье де Френ-Форже, государственный секретарь, будучи однажды у нее в гостях, — пишет один из современников, — сказал ей, что не может не удивляться тому, как мужчины и женщины во времена ее молодости носили такие огромные брыжейки, не обливаясь при этом супом, и как дамы умели быть такими галантными в своих необъятных вертюгаденах. Она ничего ему не ответила, но несколько дней спустя, напялив на себя большущую брыжейку, приказала принести ей ложку с чрезвычайно длинной ручкой и стала есть какое-то жидкое блюдо, не уронив на свою брыжейку ни капли. Затем, повернувшись к месье Френ-Форже, сказала смеясь:
— Ну вот! Немного изобретательности, и можно приспособиться ко всему!
— Да-да, мадам, — ответил тот, — насчет верхнего конца я теперь спокоен.[59]
В октябре 1606 года Марго заболела. «В это воскресенье будет как раз неделя, как я отправилась к августинцам послушать мессу, — пишет она королю, — и там вдруг меня пробрал холод, и с тех пор не
