не остаются без последствий. Действие подобных угроз оказывается подчас весьма длительным, ибо именно у детей укореняется боязливость, и от этого чувства уже бывает трудно избавиться и в зрелом возрасте. Что было бы с ребенком, если бы ему никогда не внушали страх перед темнотой и не рассказывали о ведьмах, оборотнях и колдуньях?
Может быть, эффект был бы таким же, как и в случае с моей четырехлетней дочуркой: я умышленно оставил ее одну в гроте и совершенно серьезно объяснил ей, что кое-что забыл наверху и скоро вернусь. Затем я вышел из пещеры и спустя четверть часа неторопливо возвратился.
Четверть часа одиночества в пещере при тусклом свете огарка в тишине показались бы слишком долгими многим взрослым, наделенным хотя бы небольшим воображением. Но у моей дочери Мари было перед взрослыми то преимущество, что она обладала воображением ребенка четырех лет от роду, никогда не слышавшего вздорных историй. Ей никогда не говорили, что ее «съест большая крыса», «злая собака», «серый волк», если она пойдет, куда ей не разрешается, не будет слушаться или будет сосать палец.
Короче говоря, она пребывала в полнейшем равновесии — ничто не волновало ее, никто ее не обманывал. Она ждала меня доверчиво и спокойно — все было вполне нормально и не вызывало поэтому никакого восхищения. «Храбрость» Мари в данном случае была детской отвагой; она вызывалась тем непониманием опасности, которое проявляют маленькие дети, лаская свирепого быка, пугливую лошадь, злую собаку или даже льва сквозь стальные прутья клетки.
Но, увы! Я думаю, что в восьмилетнем возрасте Мари уже не обладала бы ни прежней безмятежностью, ни прежней неустрашимостью. Почему? Потому что в эти годы разговоры, чтение, кино — все и вся вселило в нее идею страха. И вот в восьмилетнем возрасте рыжеволосая дочурка испытывала неудержимый страх, когда в сумерках должна была идти в сад запирать курятник…
Надеюсь, читатель меня простит, но приведу еще один пример из личного опыта. Пещеры я начал посещать в одиночку с одиннадцати лет, и первое время меня очень пугали мысли о волках — ведь в начале нашего столетия рассказы на «волчьи» темы были в большой моде. Впоследствии я неоднократно испытывал страх под землей, но должен сказать, что тревоги эти, пусть даже необоснованные, носили практический характер: я боялся заблудиться, опасался, что может погаснуть свет, страшился углекислого газа, обвала, несчастного случая; не скрою, однако, иногда меня волновали и различные необъяснимые явления.
Что же пугает в темноте взрослых?
Одним страшно оставаться в одиночестве, другие, наоборот, боятся, что во мраке «кто-то» может притаится… Третьи страшатся зверей (не отдавая себе отчета, каких именно), но непременно каких-то «зверей». Боятся также разбойников, убийц. И, наконец, многие во тьме пещер испытывают страх перед духами, призраками, привидениями, чертями и даже — право, я не шучу — колдуньями. К счастью, лично я (а моя жизнь частично проходит под землей) свободен от этих страхов, но мне нетрудно понять тех, кто испытывает подобные страхи, чувствует себя ужасно в недрах земли.
Мартель со времени одного из своих походов по подземельям Пиренеев в 1908 году не брал с собой басков. Баски народ смелый и отважный, но по ночам в пещерах они боятся ламиаков — так они называют подземных духов, которых ни в коем случае не следует беспокоить в их обители мрака.
В 1934 году мне пришлось наблюдать те же предрассудки и страхи у берберов Атласа. Этих преданных и не знающих усталости людей не смущали долгие переходы с тяжелым грузом за спиной под палящими лучами солнца. Но стоило им подойти к входу в пещеру — и весь их пыл и преданность резко угасали. Инстинктивная боязнь подземных духов и иных джинов, которыми воображение населяло земные недра, обезоруживала этих горцев, и они не могли следовать за нами.
Помимо страха, который порождается в пещере одиночеством и различными суевериями, на психику человека оказывают влияние и оптические явления; порой они вызывают галлюцинации; утомленное зрение и усталый мозг не выдерживают испытания тьмой.
В 1946 году два молодых человека — Марсель Монейер и Роже Жакен — потерпели крушение на подземной реке Верна (департамент Изер). Надувная лодка, зацепившись за острый камень, распоролась и пошла ко дну, и оба спелеолога вынуждены были плыть в полном мраке, ориентируясь на ощупь. Им удалось взобраться на узкий каменистый уступ, примостившись на нем, они ждали помощи. На берегу подземного озера, в тысяче метров от дневного света, эти люди оказались в отчаянном положении.
На разные голоса журчали ручьи, сбегавшие в озеро, и, так как нервы двух смельчаков были напряжены до предела, в звуках этих им слышались далекие призывы и обрывки речи. Крайняя усталость и холод вызывали зрительные и слуховые галлюцинации. Марсель и Роже попали под власть миражей.
«Нам казалось, что где-то появлялся совсем слабый, едва различимый свет. Затем он становился все сильнее, переходил в ослепительное зарево и разом исчезал. Этот мираж непрерывно повторялся, и всякий раз в шуме водопадов нам чудились человеческие голоса».
Так продолжалось двое суток, пока людям, которые отправились на лодке спасать юношей, не удалось найти их.
«Вдруг вдалеке раздался крик, истинный крик. Не говоря ни слова, мы взялись за руки и буквально завыли от радости. Это было неописуемое мгновение: нас захлестнул бурный поток мыслей. Мы были до такой степени ошеломлены, что задали приближавшимся спасителям идиотский вопрос: „А свет у вас есть?“»
Можно представить себе страшные часы тревоги, пережитые этими молодыми людьми. А какова могла быть участь человека, который при подобных обстоятельствах оказался бы в одиночестве?
В 1954 году такие испытания выпали на долю Луи Манзона. Изнуренный многодневным заточением в пещере Сигалер (департамент Арьеж), оглушенный шумом пятидесяти двух водопадов, низвергавших ледяную воду, дойдя до полной потери воли и сил, он оказался во власти подлинных галлюцинаций. Луи уверял нас, что повсюду видел огоньки и даже маленькие ярко освещенные дома.
В том же, 1954 году нечто подобное пришлось испытать и мне, хотя я не дошел до такой степени изнеможения. Это произошло в глубине пропасти Пьер-Сен-Мартен, где я провел несколько дней. Помню оргию пестрых и непривычно ярких огней. Я ясно осознавал, что это был результат зрительной усталости, но, даже закрыв глаза, я видел ослепительные фейерверки. Я лежал в палатке, разумеется, в непроглядной мгле, утратив чувство времени. Я видел яркие и многоцветные ткани, их окраска и тона менялись непостижимым образом. Если бы я был живописцем или декоратором, то обязательно бы использовал эти восхитительные образцы.
По любопытному совпадению мой друг и спутник Жозеф Дельтей, лежавший рядом со мной в палатке, тоже «видел» отливающие разными цветами ткани и блеск изумительных украшений. Но он спал, и все это являлось ему во сне.
Подобные миражи — а они, несомненно, вызываются крайним утомлением — порой бывают столь острыми, что создают иллюзию полнейшего правдоподобия; тогда вступают в единоборство рассудок и болезненное воображение, и вполне нормальный человек оказывается во власти оптических иллюзий.
Аналогичный случай произошел и с моим другом Жаком Эрто в 1949 году на подземной реке Падирак. Проведя несколько дней в пещерных глубинах, он приблизился к подземному лагерю — палатке, поставленной на каменной плите, выделяющейся на общем фоне. В тот момент, когда до него донеслись голоса товарищей по экспедиции, произошло необыкновенное событие. «Мне открылось, — говорит Эрто, — удивительное и при этом вполне реальное зрелище: метрах в двадцати от меня на нежно-зеленой лужайке, подобной английскому газону, стояла палатка; за палаткой виднелась невысокая розовая стена, над которой зеленели кроны деревьев. То были каштаны. Дивное весеннее утро, идиллический экскурсионный лагерь — таково было впечатление, которое создавала эта картина. На мгновение я остановился как вкопанный; я был в плену одной из тех галлюцинаций, которые мне однажды уже пришлось испытать в пропасти Хенн- Морт. Я закрыл глаза, но тщетными были все мои попытки избавиться от этого наваждения. Когда до лужайки осталось лишь несколько метров, все изменилось и приняло истинный вид: розовая стена оказалась серой, а деревья превратились в камни причудливых форм. Многим еще предстоят подобные галлюцинации; одни „увидят“ знамена, другие — цветы либо ковры; причем краски бывают яркие и живые. Мы полагаем, что причина кроется в чрезмерной усталости глаз в многочасовом воздействии одноцветной тьмы».
В самом деле эти явления всегда сопутствуют неумеренно долгому пребыванию в пещерах, крайней усталости организма и в особенности глаз. Казалось бы, следует предполагать и опасаться вредного
