населена в доисторические времена людьми, охотившимися на бизонов. С нетерпением ждал я лета, чтобы возобновить свои поиски.
Наконец долгожданный август наступил, и я с восторгом увидел вновь развалины старого замка, деревню, прилепившуюся у его подножия, и близлежащую гору, недра которой скрывали загадочную пещеру, названную мною именем Монтеспан.
Вместе со мной в деревню приехал один из моих товарищей, Анри Годе′н, большой любитель подземных экскурсий и выдающийся пловец.
Лето 1923 года выдалось исключительно сухое и жаркое. Уровень воды в подземном ручье оказался значительно ниже, чем в предыдущем году. Вода нигде не доходила до вершины каменной арки, образующей свод первого сифона. Между сводом и водной поверхностью оставалось несколько сантиметров пространства, что позволило нам пройти сифон, держа голову над водой и не погасив наших свечей.
Годен, только что вернувшийся из Бельгии, где он побывал в пещере Хан, а до того спускавшийся в пропасть Падирак, уверял меня, стуча зубами, что необычность этой экскурсии по горло в ледяной воде вполне стоит всех чудес, заключенных в обследованных им знаменитых пещерах.
Мы продолжали продвигаться вперед и добрались до огромной каменной колонны, основание которой омывали воды подземного ручья. Вид у этой колонны был такой, словно она советовала исследователю не идти дальше, если тому дорога жизнь. И действительно, пройдя несколько метров, мы увидели второй внушительного вида сифон, который я с такими мучительными трудностями преодолевал в прошлом году, — настоящий подземный бастион, защищавший подступы к длинному подземному коридору. Покинув здесь ложе ручья и его арктические объятия, мы свернули в сторону и углубились в боковую галерею длиной метров двести, с сухим каменным полом.
Именно здесь, в этой ничем не примечательной с виду галерее, мне суждено было сделать то сенсационное открытие, которое полностью вознаградило меня за тяжкие труды, страдания и проявленное упорство.
Галерея, размеры которой не превышают 4 метров в высоту и 5 метров в ширину, в начале своем представляет поистине волшебное зрелище. Стены и потолок обильно украшены известковыми натеками и сверкающими сталактитами. Что касается пола, то он тоже состоит из весьма живописных натеков, волнистая или гофрированная бахрома которых образует естественную лестницу, где каждая ступенька имеет форму чаши и заполнена прозрачнейшей водой. В другом месте целые цветники из мелких зерен и кристаллов великолепного желтого цвета напоминают подводные колонии звездчатых кораллов (мадрепор).
Внезапно все это волшебство форм и красок исчезает. Крутой поворот — и мы попадаем в сумрачный, лишенный украшений каменистый коридор с земляным полом.
Мы медленно брели друг за другом по этому коридору, где единственным звуком было шлепанье наших босых ног по влажной глине пола. Потолок постепенно снижался, и последние тридцать метров нам пришлось проползти на животе.
Достигнув конца галереи, мы повернули обратно и скоро выбрались из узкого лаза. Когда потолок над нами снова поднялся настолько, что мы смогли встать и выпрямиться, я остановился в том месте, где галерея расширялась. По некоторым признакам, это место показалось мне подходящим для предварительных раскопок. Вооружившись лопаткой, которую я всегда ношу с собой во время подземных экспедиций, я опустился на колени и стал копать твердую, слежавшуюся глину. Мой спутник смотрел скептическим взором на мои усилия, вероятно спрашивая себя, надолго ли задержит нас в этом малопривлекательном месте внезапно вспыхнувшая во мне страсть к земляным работам. После каждого удара лопатой мне приходилось освобождать рукой ее лезвие от налипшей глины. Вдруг мои пальцы нащупали в глине какой-то твердый предмет. Еще прежде, чем я высвободил этот предмет из облепившей его вязкой массы, пальцы уже сигнализировали мне, что я держу в руках один из тех обточенных кремней, которые вызывают лишь презрительную улыбку у профанов, но зажигают яркий огонь надежды в сердце археолога. Этот простой кремень, шероховатый и грубый с виду, но, несомненно, обработанный рукой первобытного человека и бывший у него в употреблении, неопровержимо доказывал, что люди каменного века посещали эту пещеру, а возможно, и жили в ней.
Мысли, одна другой дерзновеннее, вихрем закружились в моей голове. И с новой силой поразило меня сходство пещеры Монтеспан с другими пиренейскими пещерами, богатыми ископаемыми останками доисторических времен.
Археологи утверждают, правда, что первобытные люди, как правило, выбирали для своих жилищ неглубокие пещеры или «вестибюли» подземных лабиринтов, избегая забираться в их глубину из-за царившего там мрака, а также из боязни встретиться с хищниками. Между тем те же археологи давно заметили, что наскальные изображения — рисунки и гравюры первобытных художников на каменных стенах пещер — почти всегда находят в самых отдаленных, труднодоступных галереях и подземных залах.
Объясняется это, по-видимому, тем, что магические или религиозные запреты предписывали художникам создавать свои произведения вдали от дневного света и, главное, от глаз непосвященных. Повинуясь этому непреложному условию тайны и уединения, художники каменного века отыскивали удаленные от входа подземные залы и галереи и расписывали их стены изображениями, которые рассказывают нам о странных и загадочных обрядах и церемониях, совершавшихся там.
Вот почему находка под землей, в нескольких сотнях метров от выхода на поверхность, одного лишь обточенного кремня приобретает такое большое значение в глазах археолога. Зажав в руке это несомненное доказательство того, что первобытные люди бывали здесь, я поднялся на ноги и, приблизив огонь моей свечи к стенам пещеры, стал внимательно осматривать их, ожидая увидеть наскальные рисунки, которые, как я был теперь уверен, обязательно должны были здесь находиться.
Тем временем Годен, заинтригованный моей находкой, завладел лопаткой и, в свою очередь, энергично принялся копать. Я же сделал два шага в сторону — и вдруг остановился, потрясенный до глубины души внезапно возникшей из темноты статуей медведя, которую до той минуты не замечал из-за недостаточности освещения. Свет свечи в подземных лабиринтах не сильнее блеска светлячка во мраке июльской ночи.
Ошеломленный и взволнованный, смотрел я на примитивный слепок из глины, переживший столько тысячелетий, на это произведение безвестного скульптора каменного века, которое впоследствии знаменитейшие и компетентнейшие ученые современности признали за самую древнюю статую в мире…
Услышав мои восторженные призывы, Годен поспешил ко мне, но его неискушенный глаз видел лишь бесформенный ком глины там, где я указывал ему явно заметные формы могучего животного. А я, двигаясь в глубь галереи, уже показывал моему спутнику другие произведения первобытного искусства — рельефные изображения лошадей, глиняные статуи трех львов, гравированные на стенах изображения других животных…
Наконец, побежденный очевидностью, Годен вынужден был сдаться, и в течение целого часа одна замечательная находка следовала за другой, сопровождаемая нашими громкими и вполне понятными восклицаниями изумления и восторга. Со всех сторон перед нашими глазами возникали статуи и изображения зверей, таинственные знаки и эмблемы — волнующая и чудесная панорама давно исчезнувшей древней жизни…
День, сверх всяких ожиданий, оказался на редкость удачным.
В моем выпачканном глиной блокноте для заметок, который я часто брал с собой под землю, пещера Монтеспан фигурировала в 1922 году под номером 63. Несколько строчек, которые я посвятил ее описанию после моего первого подземного странствия сквозь гору, заканчивались вопросом: «Что сулит мне эта пещера?»
Прошел год — и на следующий день после нашего открытия большая пресса сообщила о сенсационной находке всему миру. Потом для детального осмотра пещеры и последующих отчетов в научно-технических и массовых иллюстрированных журналах на место спешно прибыли французские и иностранные ученые, репортеры и фотографы. Их мощные быстроходные машины заполонили тесные улочки тихой деревушки Монтеспан, жители которой были потрясены небывалым оживлением, царившим в их захолустье.
Затем последовало официальное признание исключительной научной ценности находки. Пещера
