Более тысячи пещер довелось мне обследовать, и только в отношении одной-единственной мое «предчувствие» (или предвидение) не обмануло меня. Этот факт достаточно убедительно доказывает, что дело идет лишь о чистой случайности, о том исключении, которое, как известно, только подтверждает правило.
Как бы там ни было, изложим события так, как они развивались в то мартовское утро 1933 года, когда я бодро катил на велосипеде по долине Сала, пиренейского притока Гаронны, направляясь к деревушке Пейо′р, цели моего путешествия.
Добравшись до места, я оставил велосипед у стены сарая и стал расспрашивать вышедшего мне навстречу местного жителя о расположенной по соседству с деревней пещере, которую я в этот день собирался обследовать. Крестьянин хорошо знал пещеру и указал мне издали вход в нее, объяснив довольно толково и точно, как до нее добираться. Он хотел даже сам проводить меня туда, чтобы поставить у входа капкан на лис и барсуков, обитающих в этой пещере, которые, по его словам, совершали грабительские набеги на деревенские курятники и посевы. Но, вспомнив, что его ждет другая, более срочная работа, он отказался от своего намерения и отпустил меня одного. На прощание он всучил мне древний, заржавленный капкан и поручил поставить его у входа в пещеру. В качестве приманки я должен был положить в капкан куриное яйцо.
Из вежливости я согласился выполнить его поручение, но сделал это весьма неохотно, зная, как долго и жестоко мучаются животные, попавшие в эти варварские ловушки. Кроме того, меня всю жизнь преследовало воспоминание, как однажды, продвигаясь ползком по узкому лазу близ входа в одну пещеру, я нечаянно зацепил за пружину одного такого зверского приспособления и его страшные железные челюсти с зловещим скрежетом сомкнулись в нескольких сантиметрах от моего лица!
Итак, я отправился через поля, закинув за спину рюкзак и держа в одной руке капкан, а в другой насиженное куриное яйцо, которое лисы якобы предпочитают свежему.
Дойдя до оврага, я увидел на дне его, как и предполагал, совершенно пересохшее каменистое русло реки Гуарре′ж. Я поднялся немного вверх по этому руслу, изобилующему ледниковыми котлами, и скоро заметил на правом берегу, под высоким ясенем, черневший в скалистом склоне вход в пещеру Пейор. Это был узкий, малопривлекательный лаз, но, как мне рассказывали, он служит входом в довольно обширную пещеру.
Прежде чем отправиться под землю, я решил устроить небольшой привал, поскольку проделал с утра изрядный путь на велосипеде, а время завтрака давно наступило. К тому же никогда не мешает посидеть в тишине и привести в порядок свои мысли, перед тем как спуститься в земные недра. Присев на большой камень в самом русле реки, которая в нескольких местах, словно играя в прятки, уходит таким образом под землю, я развязал свой рюкзак и принялся завтракать.
Пещеру Пейор я знаю только по маленькому, темнеющему прямо передо мной входному отверстию. Но я только что прочел описание этой пещеры, сделанное одним известным энтомологом. В своей статье он рассказывает, что заметил в нескольких местах на своде пещеры круглые красные пятнышки, которые его чрезвычайно заинтриговали. Такие красные пятна иногда встречаются на потолке и стенах пещер и хорошо известны археологам. На сводах соседних пещер Нио, Одубер и Трех Братьев, украшенных всемирно известными доисторическими фресками, тоже имеются кое-где круглые пятнышки, нарисованные красной и желтой охрой. Но отчего же энтомолог ограничился тем, что сообщил в своей статье о наличии таких пятнышек в пещере Пейор и не стал искать других следов посещения этой пещеры первобытными людьми, например доисторических рисунков и гравюр на ее стенах?
За два дня, прошедших после того, как я ознакомился со статьей, во мне созрело твердое убеждение, что на стенах пещеры Пейор должны существовать доисторические наскальные изображения, которые я непременно должен найти.
Не желая подражать охотнику, мечтавшему о шкуре еще не убитого медведя, я поспешил закончить свой завтрак и стал готовиться к спуску под землю. Но сначала надо было установить порученный моим заботам капкан. Лисам и барсукам нечего было опасаться, что они когда-нибудь попадут в эту ловушку, потому что я поставил капкан на самом видном месте из боязни, как бы какой-нибудь коллега-спелеолог не сделался жертвой адского механизма.
Покончив с установкой капкана, я опустился на четвереньки и протиснулся во входное отверстие пещеры Пейор.
Низкий вестибюль пещеры открывался сразу же за входом. Я поднялся на ноги и увидел прямо перед собой глубокую траншею, а рядом с ней кучу свежевыкопанной земли. Кто-то незадолго до меня производил здесь археологические раскопки. Это «открытие» значительно охладило мой пыл и мою уверенность в успехе.
Археолог, производивший здесь совсем недавно фундаментальные раскопки, не преминул, конечно, детально исследовать пещеру и, по-видимому, не нашел ничего стоящего, раз никакой публикации или статьи по этому поводу в соответствующих научных журналах не появлялось.
Я машинально нагнулся над грудой выброшенной из траншеи земли, тщетно отыскивая глазами какие-нибудь древние остатки, но не смог обнаружить даже крошечного обломка кремня, даже небольшого глиняного черепка.
Раскопки, очевидно, оказались безрезультатными. Археологу не досталось ничего за все его труды, и, значит, пещера Пейор не была обитаема людьми в первобытные времена.
Действительно, входной зал с его низким и щербатым сводом не внушал больших надежд. Пещера была явно непригодна для жилья. В ней царила кромешная тьма, пол был наклонный, потолок низкий. Кому могло прийти в голову избрать в качестве жилища это мрачное и неудобное место, когда по соседству имелось множество пещер вместительных и удобных, с хорошо освещенным вестибюлем и горизонтальным полом.
Разочарование было жестоким. Но археологи знают, что нельзя рассуждать о предметах доисторических с точки зрения современного человека. Нам чрезвычайно трудно представить себе психику и ход мыслей первобытных людей, их реакцию на те или иные факты и события. К тому же, если пещера Пейор и не служила постоянным жилищем для наших далеких предков, они могли посещать эпизодически ее наиболее удаленные от входа части, где, как известно, обычно находят произведения доисторического искусства.
Ободренный этими соображениями, я с возродившейся надеждой пересек входной зал и вступил в коридор, уходивший в глубь горы.
Я шел медленно и внимательно осматривал каменные стены, надеясь обнаружить на них ожидаемые произведения первобытного искусства.
Вдруг до моих ушей донесся слабый, тонкий писк. Видно, где-то под сводами гнездилась колония летучих мышей. Летучие мыши! Вот один из самых любимых мною объектов изучения под землей, моя страсть, мое увлечение! Я так долго изучал жизнь и повадки этих любопытнейших созданий, что умею различать по их полету или по голосам, к какой из двадцати с лишним пород, встречающихся во Франции, они принадлежат.
Я стою неподвижно, внимательно вслушиваясь и стараясь догадаться — до того, как увижу, — кто это пищит там, под темными сводами: подковоносы, рыжие вечерницы или нетопыри-карлики, обычные обитатели пиренейских пещер.
Но странно: писк доносится как будто из узкого бокового проход Я немедленно лезу туда, озадаченный и недоумевающий. Нет, никогда я не слышал, чтобы летучие мыши издавали подобные звуки! К тому же писк, вернее, слабое повизгивание раздается не с потолка, а с пола пещеры. Я продвигаюсь теперь на четвереньках под низким сводом и скоро убеждаюсь, что ко мне со дна небольшой расселины долетает слабый, приглушенный визг семейства новорожденных лисят или барсучат.
Проползаю еще два-три метра по каменной трубе и наконец различаю в конце ее гнездо из сухих листьев и мха, в котором с очаровательной неловкостью копошатся крохотные, как видно только что появившиеся на свет, лисята. Мать, вероятно, убежала, зачуяв мое приближение.
Каменный лаз так узок, что я не могу добраться до самого гнезда. Да и зачем мне это? Довольствуюсь тем, что наблюдаю с расстояния около двух метров прелестную маленькую семейку, продолжающую жалобно попискивать и повизгивать. Хотелось бы подольше полюбоваться редким зрелищем лисьей интимной семейной жизни, но поза моя настолько неудобна, что я не в силах больше лежать, вытянувшись
