У подножия хаотической каменной осыпи дорогу мне преграждает миниатюрное озеро, питаемое тонкими струйками воды, стекающими вдоль толстой сталактитовой колонны, изборожденной множеством желобков и напоминающей окаменевший водопад. Вода, струящаяся вдоль колонны, отлагает здесь каждый день свою крошечную ношу извести, а сама падает в прозрачный водоем.
Излишек воды вытекает из озерца через узкую щель и исчезает в подземной глубине, направляясь неведомо к какому дальнему выходу из-под земли, вероятно к какому-нибудь роднику в долине.
Но вот наконец и дно пропасти. В неверном свете ацетиленового фонаря я в полном безмолвии и одиночестве наблюдаю воочию механизм движения подземной воды. Она сочится капельками и тонкими струйками с циклопических стен подземного зала и собирается в самой нижней его точке, в крохотном озере.
Эти скрытые в подземных лабораториях природы водоемы питают как скромные источники и родники долины, так и многоводные подземные реки, мощными потоками вырывающиеся из-под земли.
Я вижу своими глазами самую загадочную и самую поэтическую фазу вечного круговорота воды в природе — ту, во время которой водяные струйки пробираются сквозь земную толщу одним им известными таинственными путями!
Но вскоре я замечаю, что подземный водоем наполняется не только за счет кристально чистой воды, стекающей с потолка и стен. Темный ручеек вытекает из-под каменной осыпи. Он просачивается сквозь нагромождения валунов, омывая все, что встречается на его пути, в том числе и кости, и гниющие деревья, и падаль…
Этот убедительный пример ярко иллюстрирует ту опасность, которую приносит необдуманное загрязнение источников. У пиренейских крестьян — да и не только у них — существует обычай сбрасывать в подземные пустоты и пропасти трупы павших животных и другие гниющие отбросы. Непрерывно просачивающаяся сквозь известковую породу вода растворяет и уносит с собой эти отбросы и, выбившись где-нибудь у подножия горы родником, может послужить причиной возникновения страшной эпидемии…
На дно пропасти я спускался по самой середине каменной осыпи. Подниматься же обратно решил по краю ее, вдоль одной из стен подземного зала.
На полпути к вершине каменного холма, где свисает веревка, соединяющая меня с внешним миром, я внезапно замечаю в стене вход в темный коридор, полого уходящий вверх. Удивленный и заинтригованный, я вхожу под его своды и, прыгая через усеивающие пол обломки, продвигаюсь вперед. Удивление мое понятно: ни в тексте книги Мартеля, ни в схеме-разрезе пропасти Планк этот коридор не обозначен.
Неровный, заваленный камнями ход скоро приводит меня в обширный грот с пыльным земляным полом. Воздух здесь спертый, шаги мои звучат глухо и не будят эха. Внезапно я замечаю у своих ног груду костей каких-то крупных животных. Присмотревшись, я опознаю, кому принадлежали эти останки, хотя до того времени видел подобные кости лишь в витринах палеонтологических музеев. Это скелеты пещерных медведей, грозных хищников, обитавших на Земле в доисторические времена. Они населяли тысячами подземные пещеры, и первобытным людям приходилось с боем отвоевывать у этих чудовищ свои жилища.
Опустившись на колени, я с волнением рассматриваю и подбираю черепа и челюсти с огромными клыками… Зрелище этих доисторических останков, озаренных неровным светом моего фонаря, производит внушительное впечатление. Мысль моя уносится к тем отдаленным временам, когда в этом гроте обитала целая стая свирепых хищников и каменные своды отражали их яростное рычание.
Миновав подземный зал с костями ископаемых медведей, я двинулся дальше по узкому и неровному коридору, который неожиданно закончился скалистым обрывом. Слабый свет моего фонаря не достигал до дна этого глубокого колодца, брошенные в него камни падали где-то далеко внизу.
Оказывается, пропасть Планк не была исследована Мартелем до конца и имеет не известное ему продолжение. Но каким образом страшные пещерные медведи попали сюда?
В этот день я впервые изведал тайную и опьяняющую радость столько раз испытанную впоследствии: быть первооткрывателем подземного лабиринта, о котором никто не подозревал.
За неимением веревки я не смог в тот день продолжить свое исследование. Но через несколько дней вернулся опять, вооруженный дополнительной веревкой для обследования этого конечного колодца.
Любопытство боролось во мне со страхом, когда я соскользнул с каменного уступа в кромешную тьму колодца, держа в зубах зажженную свечу.
На глубине 8—10 метров я смог, раскачав веревку, встать двумя ногами на каменный карниз и отсюда проникнуть в нижний, не обследованный никем этаж пещеры. Отказавшись от мысли достигнуть дна колодца — для этого снаряжение мое было явно недостаточным, я осторожно двинулся вперед по новой подземной галерее. Здесь также встречались время от времени кости пещерных медведей. Затем путь мне преградил новый провал, на этот раз во всю ширину галереи. Перебраться или перепрыгнуть через него не представлялось возможным.
Но по ту сторону колодца подземная галерея продолжалась, и темные своды ее неудержимо манили меня к себе.
Долго я стоял, размышляя, перед этим неодолимым препятствием, потом со вздохом повернул назад. Однако на обратном пути я придумал способ, с помощью которого можно было перебраться через колодец.
Неделю спустя я снова приехал в деревню Арба. Спрятав велосипед в надежном месте, я поднялся в гору, сгибаясь под тяжестью рюкзака, нагруженного больше чем когда-либо. Продираясь сквозь кустарник, я думал о том, что мои частые посещения окрестностей Арба должны в конце концов возбудить подозрения у местных жителей. Между тем именно сегодня мне надо было во что бы то ни стало проскользнуть к пропасти Планк незамеченным.
Добравшись до устья пропасти, я, по обыкновению, позавтракал, сидя у входа и с интересом разглядывая тонкие и гибкие стволы молодых каштанов, которые росли вокруг. Затем, вытащив из рюкзака топорик с остро отточенным лезвием, направился к одному приглянувшемуся мне деревцу.
Прежде чем нанести первый удар, я некоторое время колебался. Страх быть схваченным жандармами или, вернее, лесником удерживал меня, но ненадолго. Решение мое было твердым и хорошо обдуманным.
Волнуясь, как всякий правонарушитель перед первым преступлением, я азартно принялся рубить молодое деревце. Скоро оно рухнуло на землю почти без шума. В несколько мгновений я очистил ствол от веток и сбросил их в пропасть. Затем тщательно собрал щепки и замаскировал пенек мхом.
Уничтожив все следы своего преступления, я сунул ствол каштана и устье провала: он скользнул по наклонной плоскости и исчез в глубине.
Я последовал за ним, держась за веревку. Спустившись на дно колодца, я обнаружил там свое деревце, взвалил его на плечо и двинулся, сгибаясь под тяжестью, к открытому мной в прошлый раз подземному коридору.
Идти по узкому, извилистому проходу с длинным шестом на плече было тяжело и неудобно. Я продвигался вверх с трудом, как муравей, который тащит соломинку втрое длиннее себя. Одной рукой я поддерживал шест, в другой держал фонарь. Вдруг на одном из поворотов я замер от неожиданности, увидев перед собой… крысу. Зверек тоже застыл на месте, загипнотизированный, по-видимому, светом моего фонаря. Тем, кому хорошо известно, что подземная фауна Франции представлена только насекомыми и некоторыми видами простейших, должно быть понятно мое крайнее изумление. Подумать только, я, может быть, открыл неизвестный доселе науке вид грызунов, обитающих в вечном мраке подземных пещер и лабиринтов! С жадным любопытством рассматривал я крысу и успел заметить, что усы и брови у нее необычайной длины. Неужели она была слепой, как знаменитая Neotoma, лишенная зрения крыса, населяющая Мамонтову пещеру в Америке? Заполучить такой редкий экземпляр было бы неслыханной удачей! Но как это сделать? В одной руке у меня фонарь, другая по-прежнему поддерживает лежащее на плече деревце. Я медленно отпускаю шест, он скользит назад по моей согнутой спине, я срываю с головы кепку и с силой бросаю ее в крысу. Удар попал в цель, и зверек скатывается с камня, на котором сидел, прямо к моим ногам. Но в ту же секунду шест, соскользнувший с моего плеча, основательно ударяет меня по пояснице, с грохотом катится обратно вниз по наклонному коридору и останавливается только в большом зале, у подножия каменной осыпи.
Потирая ушибленные места, я подбираю кепку, но зверек мой исчез бесследно. Больше мне никогда не
