Машинистка. Ну?
Тарасов
Машинистка быстро щелкает, после каждой строки шумно переводя регистр, и звоночек машинки как бы ставит ударение на каждой рифме.
Входит Оля с ворохом только что напечатанных лозунгов. Она шатается от усталости, но пытается держаться бодро.
Оля. Готово?
Тарасов. Диктую.
Оля. А ну, дай посмотреть.
Тарасов
Машинистка вздрагивает, просыпается, сердито поправляет волосы.
Машинистка. Ну?
Тарасов.
Машинистка стучит, Оля слушает.
Оля. Хорошо.
Тарасов.
Оля. Подожди.
Тарасов показывает. Оля смотрит в рукопись.
Опять «сияющий праздник труда»?
Тарасов. А что?
Оля. Пролетариат еще не победил. Это надо выделить.
Тарасов. Я ж пишу — «боевая звезда».
Оля. Еще определеннее.
Тарасов. Ну, так пиши сама, а у меня голова больше не работает. Я сутки не спал.
Оля. Я тоже сутки не спала. Думай!
Тарасов. Я думаю.
Оля. Колечка, последнее напряжение.
Тарасов. Смотри, я и так за сегодняшний день написал полное собрание сочинений.
Оля. Понимаю. Но надо.
Тарасов садится за стол и засыпает.
Проснись, Тарасов.
Тарасов. А?
Оля. Ну!
Тарасов. Погоди, сейчас.
Машинистка вздрагивает, сердито поправляет волосы, кладет руки на клавиши.
Машинистка. Ну?
Тарасов.
«Борьбы и труда» — это тебя устраивает?
Оля. Хорошо. Теперь хорошо.
Машинистка. Все?
Тарасов. Все.
Машинистка идет к дивану, ложится и засыпает. Оля вынимает лист из машинки, идет к двери.
Оля
Входит заспанный комсомолец Вайнштейн. Он в самодельных шлепанцах, с наганом, в косоворотке, с расстегнутым воротом. Оля дает ему лист.
Оля. В типографию! Немедленно!
Вайнштейн берет лист, чешет голову и, шлепая самодельными туфлями, уходит. Роскошные банковские часы шумят и бьют три раза.