— Боже мой, но зачем они тебе?
— Чтоб горела электрическая лампочка.
Папа и тетя переглянулись и пожали плечами. Папа надел пенсне, заложил руки за фалды сюртука и наклонился над элементами Лекланше.
— Положим, лампочка не будет гореть, — сказал он.
— Как не будет! — закричал Петя. — Это же элементы Лекланше!
— Ну и что ж из того, что элементы Лекланше? Вот именно поэтому лампочка и не будет гореть: слишком слабый ток.
Петя побледнел.
— А он сказал, что обязательно будет гореть.
— Кто это — он?
— Приказчик в электрическом магазине.
— С чем тебя и поздравляю.
— Он сказал, что если делать батарею, то непременно будет гореть.
— Ну что же, — сказал отец миролюбиво, — смотря какую батарею. Если соединить элементов двести, то, может быть, одна, очень маленькая лампочка и загорится, но вряд ли.
— Сколько элементов? Ты говоришь, сколько элементов?
— Элементов двести, триста.
— По сорок копеек штука! — закричал Петя в ужасе.
— Ну, уж там не знаю, по сколько, но и то, повторяю, вряд ли загорится.
— А он нам сказал, что восемь элементов хватит.
— Он, верно, просто пошутил.
— Пошутил?
Петя стал красный, как бурак. Пот струился по его воспаленному лицу.
— Ты сам ничего не знаешь! — крикнул он и даже затопал калошами.
— Петя, Петя… Опомнись! — ласковым тоном сказала тетя. — Как тебе не стыдно! Василий Петрович — преподаватель, человек с высшим образованием, кроме того, он твой отец. Если он тебе говорит, что лампочка не загорится, значит, можешь ему поверить. Она не загорится. Для этого даже не нужно быть ученым. Это известно всем. Элементы Лекланше употребляются для электрических звонков. В каждой квартире есть.
— В каждой квартире?
— Да.
— А почему же тогда у нас нет?
— И у нас есть.
— И у нас?
— Ну конечно! Неужели ты не замечал? Вот видишь, какой ты ленивый и не любопытный. Иди сюда, смотри.
С этими словами тетя взяла Петю за рукав, повела в переднюю и показала ящик над дверью.
Петя посмотрел и зашатался. В открытом ящике, затянутом паутиной, стояли две старые стеклянные банки — два элемента Лекланше, от которых тянулись провода к электрическому звонку.
— Теперь ты убедился? — сказала тетя и пошла обратно в столовую, шурша платьем.
Петя бросился к ней, бормоча:
— Тетичка, тетичка… Он же сказал, что непременно будет гореть…
— А ты и уши развесил?
— Тетичка, понимаете, мы заплатили три рубля двадцать копеек и еще за кокс и нашатырь, и мы еще ехали на извозчике за двадцать копеек.
Если бы развалился дом, если бы крыша упала на голову, если бы море вышло из берегов и одной чудовищной волной смыло город, если бы солнце двинулось в обратную сторону и звезды посыпались вниз, то этот ужас был бы ничем в сравнении с тем ужасом, который почувствовал Петя.
Это была полная катастрофа — непоправимая, как смерть.
Петя стоял перед столом и смотрел на банку, угольные пластинки, цинковые палочки и фаянсовые пористые сосуды, которые еще две минуты тому назад носили волшебное наименование «элементы Лекланше», а теперь представляли собой груду отвратительных, бессмысленных предметов, не возбуждавших ничего, кроме мутного отвращения.
Это было похоже на казанок червонцев, вдруг превратившихся в черепки.
— Дуня, уберите этот хлам куда-нибудь на чердак, — сказала тетя.
Папа посмотрел на тетю, тетя посмотрела на Павлика, все трое посмотрели на Дуню. Дуня посмотрела на Петю, а потом папа, тетя, Дуня и Павлик начали хохотать.
Папа хохотал, кашлял и придерживал пенсне. Тетя хохотала заливисто и неудержимо, со слезами в горле и на глазах. Павлик подхихикивал особенно злорадно. Дуня смеялась, не совсем понимая причину смеха, просто так, за компанию.
Петя сидел в башлыке, в калошах, в шинели на стуле, уставя глаза в одну точку на полу.
И все забыли про Гаврика.
А Гаврик стоял возле двери, сгорбившись, и грыз себе кулаки, что было признаком сильнейшей ярости.
Он гораздо раньше Пети понял весь ужас того, что произошло. Он не делал себе на этот счет никаких иллюзий. С его глаз точно спала волшебная пелена. Конечно, это обман, как и все в жизни.
Он изо всех сил злился на себя, проклинал свою опрометчивость и грыз, грыз кулаки, делая страшные усилия, чтобы не заплакать.
Для Гаврика это и в самом деле была настоящая катастрофа: дома сидит Мотя без ботинок, дома нечего есть, а он, глава семьи, единственный кормилец, так, по дурости, ни за что, за здорово живешь, выбросил псу под хвост с таким трудом заработанные деньги. Нашел кого слушать! Нашел кому верить! Элементы Лекланше! Электричество! Ух, как он его ненавидел, этого Петю!
Гаврик, сгорбившись, вышел в переднюю и хрипло позвал:
— Петька, иди сюда!
Петя покорно встал со стула и поплелся.
И в эту же минуту из передней послышались приглушенные звуки, похожие на шипенье двух котов, посаженных в один мешок.
Раздался глухой топот ног, кряхтенье, потом что-то упало — вероятно, круглая, в форме бочки, корзина для грязного белья, — потом послышалось опять шипенье, щелкнул ключ, сильно стукнула входная дверь, и Петя понуро прошел через всю столовую к себе в комнату, ни на кого не глядя и вытирая рукавом нос, из которого текла юшка.
Выбежав на улицу. Гаврик стал прикладывать ко лбу снег. Над глазом была порядочная гуля. Гаврик со всех сторон пощупал ее. Она была твердая, как недозревшая слива, и уже начинала болеть. Да, настоящий «бланш»! Этого Гаврик от Пети никак не ожидал: он был неприятно удивлен. Сжав губы и шумно, сердито дыша носом, Гаврик пошел домой. Он шел, нарочно не торопясь, медленно остывая от драки. Торопиться было некуда.
Изредка он останавливался, громко сморкался и прикладывал к гуле свежий снег. Кровь еще возбужденно бурлила, и в ушах шумело, но уже мягкая, глухая тишина зимнего вечера мало-помалу охватывала душу. Только теперь Гаврик заметил, что погода переменилась. Как это часто бывает на Черноморском побережье, степной ветер, беспорядочно крутивший целый день, вдруг упал, вьюга улеглась. Над садами и домами мутно светилась низкая луна. По ней бежали дымчатые облака, с каждой минутой становившиеся все тоньше и тоньше. Местами сквозь них уже проглядывало чистое небо с редкими морозными звездами.
Море под луной сияло зеленым золотом.
