Она идет рядом с Андреем и знает, что это сон. Холодный, засыпанный снегом город, в нем так легко затеряться, а она не одна. Значит, он тоже думал о ней — после одной только встречи, — он искал ее, ждал на морозе… Так разве бывает в жизни, да еще в жизни сорокалетней женщины? Нет, так не бывает!
— Даша, — Андрей заглянул ей в лицо, — вы на меня не сердитесь?
— За что?
— Ну-у-у, за бесцеремонность, что ли… Но вы меня как-то тревожили.
— Тревожила?
— Ну да! Надо работать, подбивать бабки — год-то кончился, а я все о вас думаю. В конце концов, возмутился: мужчина я или нет? Надо найти эту женщину, пока меня еще помнят. Вы мне даже приснились однажды: дрался я там с этим типом…
— С каким типом?
— Да с тем, из кафе. Даша, скажите, — Андрей неожиданно останавливается, жестко берет ее за плечи, — он вам случайно не муж?
— Нет.
— Я все вспоминал, не мог вспомнить: на «ты» вы были или на «вы»…
— Если на «ты», так сразу и муж?
— Ой, Даша, какой я дурак, вы, наверно, устали? Вы же с работы!
Даша не успевает возразить. Андрей бросается вправо, наперерез черной служебной машине.
— Садитесь, Даша, говорите адрес.
Машина несется к Дзержинской, по Сретенке с ее разноцветными магазинчиками, вырывается на проспект Мира, взбирается на Крестовский мост, весело катится дальше и дальше. Андрей сидит молча, поглядывая на Дашу, потом так же молча берет ее руку. Тихая улица в Останкино, Дашин пятиэтажный дом. Они выходят, медленно идут к подъезду. «Сейчас уйдет», — пугается Даша.
— Дашенька, вы не замерзли? Может быть, погуляем?
С мягким шепотом, шелестя, падает снег. Они ходят и ходят вокруг Дашиного длинного дома.
— Вы кем работаете? — спрашивает рассеянно Даша.
— Забыли? Я там, в кафе, говорил. Я инженер-строитель, прокладываем дороги, коллектора, тянем трубы.
— А что такое коллектор?
Андрей не успевает ответить: в застегнутом на одну пуговицу пальто, вязаном белом берете перед ними возникает Галя.
— Здрасте. — Она чуть иронически кланяется Андрею, метнув в него мгновенный любопытный взгляд и столь же мгновенно его оценив.
— Галя, ты? — теряется Даша.
— Мам, бабушка сказала, чтобы вы шли в дом, а то замерзнете, — тараторит Галя, — У нас там оладьи, а вы все ходите, ходите, а мы одни и одни…
Как быть? Им и в голову не приходит, что Даше никто не нужен сейчас, что Андрей — не коллега, не один из друзей, он совсем другое.
— Даша, оладьев ужасно хочется, — Андрей сжимает ей локоть, глаза смеются на загорелом лице. — Представляете, горячие, с корочкой!
Даша представила прекрасно, но ей хотелось быть только с ним.
— Вы маминого приглашения не ждите. — Галя радуется, как котенок, — матери, снегу, новому человеку. — Бабушка вас приглашает!
— А маму, что же, бросим здесь замерзать? — смеется Андрей.
— Если очень попросит, тоже возьмем!
Ему, значит, все равно? Тогда пошли есть оладьи.
— Даша, дочка-то — копия вы!
— Погодите, сейчас еще маму увидите. Мы тут все на одно лицо.
10
Как все стремительно с этим Андреем! Они сидят вчетвером за их семейным столом, Андрей ест оладьи и уверяет, что вкусно, — а они и в самом деле выше всяких похвал, — о чем-то спорит с Галей, улыбается Даше. Сквозь смятение встречи, дымку усталости от ушедшего дня видит Даша словно со стороны собственную скромную комнату, чужого человека на месте Вадима, и странная печаль мешает ей чувствовать себя счастливой. Что, в конце-то концов, ей надо?
— Даша, вы где? — слышен голос Андрея. — Вы тоже в восторге от этой «Фантазии»? Дочка ваша прямо захлебывается. А по-моему, простые, без балета, «Вешние воды» гораздо лучше.
Конечно, Даше понравился фильм, разве иначе была бы в восторге Галя? Удивительный, единственный актер Смоктуновский, с его надтреснутым усталым голосом и опустошенным взглядом, обольстительно-жестокая Полозова — вся в легком движении, жажде полного, безраздельного обладания. И горькая страсть, беспомощность, порабощение Санина — в томительных, заторможенных каких-то дуэтах…
Зачем скучающая холеная барыня погубила любовь — молодую, неопытную, незащищенную? До чего все-таки беспощадны люди друг к другу! Акценты в «Фантазии» смещены, в ней главное — не любовь Джеммы и Санина, а над ней надругательство, когда страсть берет над любовью верх, топчет ее. У любви вообще врагов много, перед жизнью с ее ловушками, прагматизмом она беззащитна…
Они спорят о спектакле и об Эфросе — к Дашиной радости, Андрей, оказывается, театрал, — о смешении жанров, как в «Фантазии»: это что, новое слово в искусстве или умелая, даже талантливая, но эклектика? Потом Андрей смотрит их книги.
— Да-а-а, у вас, конечно, библиотека… У меня не так много, но все любимые. Галя, вам фантастика нравится?
— Нравится. Когда не очень технично.
— Что значит технично?
— Ну, когда много техники, как, например, у Лема в «Возвращении со звезд». Помните, «раст на вук», всякие там терминалы — ничего не понятно.
— Галочка, вы с ума сошли! — Андрей взглядом ищет у Даши поддержки. — Это как раз самое интересное!
— Ничего подобного! Литература — не пособие по физике или математике, — лихо выпаливает Галя явно чужие слова и тоже смотрит на мать.
Но Андрей сдаваться не собирается:
— Так ведь это не просто фантастика, а научная! Ее и пишут как раз бывшие физики да математики, иногда биологи. В ней есть предвидение, научное будущее!
Андрей спорит всерьез, нисколько не заботясь о том, что оппоненту всего шестнадцать, что он здесь в гостях, что рядом женщина, которая нравится. Оба шумят и машут руками, как маленькие, язвят, обижаются, взывают к Даше, — Екатерина Ивановна, извинившись, ушла уже в свою комнату: она рано ложится.
— Нам, технарям, именно это и интересно, а не страдания Брегга.
— А мне, например, наоборот. И поэтому я считаю, что Брэдбери и Стругацкие серьезнее, чем Азимов!
— Да вы что! — Андрей даже вскакивает со стула. — Даша, что она говорит?
— Оба вы говорите о разном, как и положено у нас на Руси, — утомленно отвечает Даша. — Галя любит фантастику социальную, и это естественно.
Андрей бросает на Дашу быстрый внимательный взгляд и краснеет, как тогда, в погребке.
— Уже одиннадцатый час, простите, я не заметил… Галя, я принесу вам кое-что почитать, хотите?
