– Я ж тебе сказал – пять лет назад. Или шесть.
– Во. Пять лет назад пчелы были с гуся, по три ведра меда давали и жалом каску на лету пробивали! Рубли-то были хоть деревянные, да не фантики все ж карамельные! И зарплаты в шахте плюс северные плюс от бабы заныканные…
– Серый, не язви душу…
– Да это я к тому, что Сашка тот сюда не иначе как «пятихатку» привез!
Пол-«Жигулей», на месяц-то, а? Ротшильд Аль-Гарум! Вот девки вокруг него и вились!
– Да не… Просто и правда – время было другое… Душевнее с девками было, не то что теперь.
– Оно так. Красивая девка, мил друг, щас тоже понимает, что все бабок стоит! А уж это дело – в особенности.
– Так что ж теперь, в узелок завязать?
– Твой завяжешь… Не, ты посуди сам… Наша загородка с вагончиками как называется? База отдыха «Волна». Вот мы и волнуемся, где жорево взять да как порево отыскать. А в десяти кэ-мэ – «Лазурный берег». Теннис-пенис, бары-рестораны… И телок там, как грязи… Только вопрос: почем?
– Здесь шлюх нет.
– Шлюха – не профессия, а способ прожить. Потому они есть везде. Только сюда братаны со своими наезжают.
– С постоянными, что ли?
– А это по фигу: постоянные или переменные, а сделаны – суши весла! И в день она тому братанку обходится, что твоя путевка!
– Суки!
– Оно так, а без них скучнее.
– Слушай, Серый, а может, по станице отыщем?
– Вилы в задницу?
– Да я серьезно…
– Да и я не шучу. В станице кто живет?
– Как это – кто? Люди.
– Понятно, что не еноты. Какие люди?
– Серый, ты что-то шибко умный стал… В глаз давно не получал, да?
– Так я ж тебе растолковать стараюсь… Тут три категории населения: казаки, татары и вольнопоселенцы. Вот и поприставай к их девкам – это смотря что получить хочешь: нож в брюхо или шесть картечных дырок из двух стволов… А вольнопоселенцы, которые отдыхающие, баб своих не для тебя привезли, пасут что надо… Усек картину битвы?
– Да пошел ты!
– Только вместе с тобой. И то – за винцом к деду. Вино у деда – путевое!
– А чего ему? Сиди сивуху продавай дурачкам вроде нас да мошну набивай…
Чем не жизнь?
– Да ладно тебе. Ты глаза его видел? Я так себе думаю: получил он когда-то по жизни полной меркою…
– Торчал, скажешь? Да раньше вся страна – по лагерям, подумаешь…
– Подумаешь не подумаешь… Ты свои два года по хулиганке тянул считай что дома, а как, сладко показалось?
– Тебе б того сахара…
– То-то. А раньше и сроков таких не было. Червончик или четвертной. А если ж уж совсем не виноватый – пятерик. Смекай. Крученый тот дед, это точно.
– Крученый не крученый… Знаешь, Серега… Время точно переменилось… Я порой думаю – да что б хоть год так пожить, как те «новые» щас живут – я б кому хошь башку бы проломил… Хоть деду, хоть соседу – по хрену…
– Год, говоришь… То ли год, то ли день… Тут не угадаешь…
– А уж как повезет!
– А никак не повезет… Ты помнишь, в апреле братанки своих хоронили…
Только и утеха мамашкам, что гробы полированные. По мне – лучше уж так…
– Как – так? Зарплату по полгода не дают, это – так? Под землей корячимся, как кроты, и что с этого, деньги какие видим? Или радости особые?
– Знаешь, бабка моя завсегда сказывала: радость, она внутри человека сидит. Он ее или к людям повернет, или в пятки схоронит да давить ее будет каждым шагом… Брось, Колян… Это ты недоопохмелился… Щас мы винчика пару баллонов возьмем, да по жилушкам ка-ак разойдется, а там – и солнышко покажется… Непогода здесь по три дня, больше и не бывает… В море покупаемся, рыбку посмотрим – зря, что ли, снасти в такую даль тащили?
– Рыбка-щучка, девка-сучка…
– Ну тебя и взяло за живое!
– Блин! – Рослый запнулся о валун, упал грузно навзничь. Поднял голову, глянул на море:
– Е-мое… Мертвяк!
– Где?!
– Да глаза разуй! Вишь между камнями? И оглоблина какая-то там же.
– Точно! Слушай, или живой?
– Живые так не лежат.
– Может… Вытащим?
– Сильно надо – жмуров таскать. Не дембель – надрываться!
– Да ты погодь… Что ж, так и пройдем?
– А что, наше дело? Вон у нас в подвале по весне двух бомжей нашли, видать, с январских околевши, так их последняя хронь за водяру вытаскивать отказалась – сильно надо заразы нахвататься! Так и воняли, пока солдатиков из жмур-команды не подослали.
– Да брось ты, этот, видать, и утоп недавно… Вишь, в одежке… Знать, свой брат алкан по-пьяни с пирса навернулся или еще откуда… Ты как хошь, а вытащить надо… А то и дедово вино мимо глотки пойдет – не по кайфу… Что мы, басурмане?
– Ладно… Только в воду лезть – мокрые будем по яйца… Водяра осталась?
– Полбутылки.
– Давай.
Рослый приложился основательно.
– Ты совесть бы поимел!
Напарник получил бутылку, когда в ней осталось на глоток. «На раз» подмел остаточек, выдохнул:
– Сучок, а не водка!
– Это точно. Полезли?
– Полезли.
– Чудес не бывает. Говорил же – мертвяк. – Рослый дернул лежащего за руку, пытаясь высвободить из расщелины между камнями. – Чего стал, как не родной? – поторопил он приятеля. – Помогай, блин! Как гундеть – «по-людски надо», «свой брат алкан», так ты первый, а как жмура таскать…
– «Прибежали дети в хату. „Э-ге-гей! – зовут отца. – Тятя, тятя, в наши сети затянуло мертвеца…“
– Слушай, Серый, ты че, озверел? Вода – яйца сводит, а ты – песни поешь!
Может, спляшешь еще? Давай шевелись, одному мне такого кабана не выволочь!
– Да камни острые, блин, никак зайти не приноровлюсь!
– А это мне – по барабану! Двигай клешнями-то, говорю же – конец отстудил!
– Может, тебе и на пользу…
– Нет, Серый, чует мое сердце, допросишься ты сегодня!..
– Да шучу я, ты че, шуток не понимаешь?
– Шутник, блин… Сучок ты гнутый, понял? Все у тебя не по-людски, с подвывертом…
– Это, брат, подтекст называется. Не для всяких умов.
– Да?! – Рослый угрожающе двинулся к напарнику, сжав пудовые, со сбитыми до округлости костяшками
