слишком тяжелая для дуновения крепчающего морского бриза; воздух проникал сквозь едва приотворенное окно и будто застывал в этом тяжком искусственном мареве, не в силах вырваться на волю…
Огонек сигареты вспыхивал через равные промежутки времени; мужчина равнодушно ронял ее в пепельницу, прикуривая другую. На миг пламя зажигалки высвечивало словно вырубленное из единого куска камня лицо, прорезанное редкими глубокими морщинами и состоящее, как могло показаться, всего из двух тяжелых составляющих: массивного подбородка и мощного покатого лба. Губы были плотно сжаты; казалось, сидящий просто закрепляет сигарету в некую щель выше подбородка. Выступающие надбровные дуги, поросшие густыми светлыми волосами, почти совершенно скрывали близко посаженные маленькие глаза. Язычок пламени лишь на миг отразился в расширенных черных зрачках и угас. Мужчина не любил света.
То, что случилось, казалось совершенно невероятным. Время доклада – через два часа. Альбер понимал, что провала этой операции ему не простят. Слишком многое было поставлено на карту. И – многие…
Но два часа – это сто двадцать минут. Не так мало. Если действовать умно и скоро. Некоторые приказы нужно отдать уже сейчас. Ну а основное решение… Его он сможет принять непосредственно перед звонком в Москву. Дальше он станет действовать. Собственная жизнь – серьезная ставка, чтобы не стеснять себя ни в средствах, ни в поступках.
Огонек сигареты высветил тяжелый подбородок, две глубокие борозды от крыльев носа к губам, короткие тупорылые пальцы с коротко остриженными ногтями.
Альбер одним движением погасил сигарету в пепельнице и поднял трубку специального переговорного устройства.
Вертолет мчался низко над морем. В наушниках пилота звучал позывной, похожий на позывной первого советского спутника: пи-пи-пи… Время от времени он косился на двух стрелков, напряженно всматривающихся в несущуюся навстречу массу воды. Дверцы с обоих бортов сняты; пулеметы закреплены в турелях, и приникшие к ним боевики больше похожи на дополнение к оружию, чем на живых людей. Наверное, так оно и есть. Тогда он сам – просто дополнение к этой грохочущей «вертушке»… А что в этом плохого? Кто на что учился… Да и…
Думать надо меньше.
– Далеко еще? – спросил, пытаясь перекричать шум винтов, один из парней.
– Что?
– Далеко еще?
– Пять минут лету.
– Как только будем над местом – включай прожектор.
– Ага.
– И не агакай. Не у тещи на посиделках. Уяснил?
С какими уродами приходится работать! А что делать-то? Жить как-то надо…
Пилот сосредоточенно кивнул.
– Ну, смотри… Да… Скажи им пару ласковых, чтобы не дергались.
Пилот нашел нужную частоту:
– Скаты, Скаты, я – Птичка. Готовность – три минуты, как поняли, прием.
– Всегда готовы! Конец связи! – Боец опустил мини-рацию. – «Вертушка» идет.
– Крот сказал – через час двадцать. А прошло только сорок минут, – недовольно пробурчал Саша Бойко.
– Переиграли, – пожал плечами один из бойцов. – Погода – к шторму. Потому и переиграли.
– Не люблю я переигрышей, – хмыкнул Саша.
– Да брось ты… Времечко-то сейчас… Раньше даже конвейеры по секундам работали, а уж в нашей системе… А любители – они любители и есть.
Полыхнула дальняя зарница, а следом – белый слепящий свет прожектора залил утлую надувную лодчонку.
– Да что они, опупе…
Пулеметная очередь разорвала лодку надвое; пули ложились кучно, густо, превращая пространство внизу в кипящий, залитый светом котел…
Саша Бойко шел вниз, в глубину, быстро работая ногами. Он чувствовал, как разламываются виски, потом – дикая боль в ушах, но движения не прекратил. Еще он чувствовал боль в бедре, но сейчас было не до нее… Если пуля пробила баллон – крышка. С такой глубины ему уже не вернуться… На ощупь он нашел нагубник, сделал аккуратный вдох. Легкие словно пронзило сотней иголочек… Ну да это не смертельно. Слава Богу, с баллоном все в порядке… Саша зафиксировался на достигнутой глубине и замер.
Вертолет перевалился на другой борт, прожектор пошарил внизу… Ничего, кроме бурого месива на поверхности воды.
– Порядочек! – подытожил первый стрелок. – Там один вроде в воду кувыркнулся. Может, ушел? – произнес второй.
– Рыбам на корм. Я все перепахал метров на двадцать вглубь. От пули не уйдешь. Круто, скажи? – Стрелок панибратски ткнул в бок пилота.
– Круто, – равнодушно подтвердил тот.
– Ладно, хорош базлать. Пошли к берегу. Не люблю над водой болтаться, особливо по такой погоде! Так и кажется: молния шарах, и – покойнички.
– Свистун, ты бы заткнулся, а? – зло прервал второй стрелок. – Накаркаешь, ворона…
– Да ладно тебе… – Первый чувствительно ткнул пилота в бок:
– Ты чего, водила, не слышал? Рули к берегу!
Вертолет круто развернулся и ушел в сторону наплывающей низкой тучи.
Саша Бойко выбирался на поверхность не враз. На сколько же он занырнул?
Бог знает. «Ухи» порвал, с верхушками легких тоже не все ладно. Ничего. Это пройдет. Полыхнула зарница – боец мигом ушел под воду, слился с ней. Хотя…
Зарница его и спасла: он увидел «вертушку», вернее, ее очертания. Это была слишком легкая машина, четверых ей на борт просто не взять… И еще – он различил контуры замершего в проеме снятой дверцы человека. Поза была вполне понятной. Даже слишком. Ну а если их не собираются брать, значит…
Нет, тогда этих мыслей даже не было: все мелькнуло так же скоро, как вспышка зарницы; Саша даже и не говорил ничего – просто коснулся руки близсидящего, что означало – «делай как я», и кувыркнулся спиной назад…
Саша огляделся на поверхности. Из ребят успел он один. Остальные… Что ж… Боевые пловцы всегда должны быть готовы к тому, чтобы стать частью моря…
Только – не из-за предательства!
Кто предал? Корт? В это Саша не верил. С Кортом они «ныряли» с восемьдесят второго; это – срок. Не говоря уже о переделках, в которых пришлось побывать…
Остальные ребята «плавать» начали с девяносто второго, молодые… Обучались по спецпрограмме, а вот в настоящем деле, в таком, какие проводились у берегов Северной Африки, скажем, никогда не были. Суверенитеты, ходить им конем! Хотя и это стало давно привычным…
Если предал не Корт – значит, База. Только они знали частоту рации и позывного… И еще это значит, что самого Корта устранят… Или – уже устранили… Что ж… Остается пара мелочей: найти эту самую Базу и – уничтожить. На войне как на войне. Эти дилетанты не додумали самую малость: это для них война – средство, для него это – профессия.
Саша почувствовал тяжесть в правой ноге. Достала-таки излетная… Вынул тонкие длинные щипчики, зажег фонарик, скрылся под водой. Вынырнул. Осмотрел внимательно длинную, с тяжелым сердечником пулю. Аккуратно спрятал в отделении комбинезона. Понятное дело, не как вещдок, а из давнего суеверия: не выбрасывай пулю, не убившую тебя, не выпускай ее «на волю»: кто знает, может, в другой раз она не промахнется… При случае он «схоронит» ее. В земле, но не в море.
Из другого отделения Саша вынул клочок резины, освободил от оболочки и ловко заклеил разрыв комбинезона. Рана пустячная, ничего не задето, а морская вода, попавшая под комби, сама и продезинфицирует. Хуже с «ухами» – он не слышал, абсолютно.
