чемоданы. На одном сидит девочка лет шести, укачивает на руках куклу.
– Маша, спи, ну пожалуйста. А будешь плакать, придут злые дяди и начнут стрелять. Спи. Проснешься, и папа, наверное, вернется…
Собака-дворняжка за кучей вещей. Тоскливо озирается по сторонам и тихонько поскуливает, будто плачет.
Лицо Олега Дронова – небритое, осунувшееся. Он спит.
Под глазами – черные круги.
Двое солдат рядом тоже спят, уронив головы на руки рядом с автоматными стволами. У солдат совсем мальчишечьи, покрытые золотистым пухом шеи…
…Музыка снова меняется. Теперь звучит мелодия группы «Статус Кво» – «Ю-а ин зе ами нау» – «Ты сейчас в армии»…
…Дронов с человеком на плечах бежит по горной тропе. Оба в пятнистой униформе, без знаков различия. Ноги раненого перебинтованы, он стонет. Местами бинты побурели от крови.
Олег сходит с тропы, осторожно опускает человека на землю, достает пластмассовую аптечку, из нее – шприц-тюбик, укалывает в бедро через штанину.
Раненый открывает глаза.
– Хорошо гуляем… Горы… Свежий воздух… – Лицо серое, взгляд – мутный от боли.
– Держись, Круз, – просит Олег.
Дима пытается улыбнуться потрескавшимися губами.
– Буду.
…Октябрьский вечер. Бронетранспортеры на огромной скорости несутся по улицам Москвы. Белый дом – в двойном кольце оцепления.
На письменном столе Дронова какой-то журнал на английском языке. Светится экран компьютера, – Олег переводит «с листа». В двери появляется голова соседа – Толика.
– Олег, к телефону. Голос строги-и-и-й. Дронов берет трубку. Ему говорят всего два слова. Кладет трубку, надевает плаш…
Сосед встревоженно вглядывается в сосредоточенное, замкнувшееся лицо Олега.
За раскрытой дверью Толико-вой комнаты – стол, заставленный бутылками, в зависшем сигаретном дыму тускло мерцает экран допотопного черно-белого телевизора. «Ящик» что-то бубнит, но слова дикторши неразличимы, сливаются в монотонный гул.
– Дрон… Чего будет-то? Война, что ли?.. Олег запахивает плащ, выходит, неопределенно махнув рукой. Вслед ему слышится:
– Чего будет-то?..
…Несколько человек в униформе без знаков различия сидят в помещении, напоминающем бункер. Среди них и Олег Дронов. Кроме формы на всех – бронежилеты, рядом – спецшлемы с переговорным устройством, автоматы «АС». Один из бойцов крутит ручку настройки допотопного транзистора…
Автомат специальный. Калибр 9 мм, боезапас 20 патронов стоит на вооружении групп специального назначения.
Крупный мужчина в штатском сидит за рабочим, крытым зеленым сукном столом.
Тот самый, что беседовал когда-то с Дроновым, тот самый, что отбирал аналитические отчеты. В руках у него – телефонная трубка. Лицо постаревшее, усталое. Он внимательно слушает. Потом отвечает – очень коротко. По губам читается решительное «нет». Мужчина кладет трубку. Телефон – на специальном столике, без наборного диска или доски.
Прямой.
…Дронов в кабинете, отделанном дубовыми панелями. На нем парадная форма капитан-лейтенанта ВМС, вот только просветы на погонах не черные, а голубые, как у летчиков или десантников. Крупный мужчина в форме вице-адмирала пожимает ему руку. Очевидно, это прощание.
У дверей Дронов надевает фуражку, отдает честь, строевой разворачивается и покидает кабинет.
…Олег в небольшой комнате. Он уже в гражданском костюме; форма аккуратно сложена на столе. Тут же кортик, служебное удостоверение, залитое в пластик, два ордена в коробочках. Дронов выходит, – дверь за ним запирается автоматически, массивная, как в банковских подвалах.
В комнате же появляется девушка; она аккуратно и безразлично укладывает форму, кортик, документы, награды в выдвижной ящик стеллажа-сейфа. Щелкает автоматический замок, загорается лампочка.
На ящике никаких обозначений, только кодовый номер, как на других…
…Дима Крузенштерн поднимает серое от боли и пыли лицо. Дронов разрезает бурые бинты… Вместо ступней – распухшее, в черных сгустках крошево…
Посыпает порошком из стерильной облатки, накладывает стерильную марлю, стягивает туго. Круз стонет, сдерживаясь, сквозь зубы:
– Дрон, что там?..
– Осколок, сволочь, – врет Олег. – Потерпи, сейчас… – Смотрит на пустую аптечку: обезболивающее кончилось. Набирает в шприц из ампулки с надписью «Вода для инъекций». Укалывает в бедро. – Ну вот… Скоро полегче станет.
Подходит Андрей Кленов, осторожно подхватывает Круза на плечи.
– Держись, Димыч…
У того на глазах слезы, зрачки расширены от нестерпимой боли. Отпускает прикушенную губу, хрипит чуть слышно:
– Буду…
Кленов бежит вверх по тропе. Олег сзади, прикрывая.
Песня закончилась. Кассета тоже. Щелчок автостопа звучит в ночной комнате, как удар бойка о капсюль.
Глава 17
Четыре утра, и за окном просветлело. Снег. Он и сейчас падает крупными белыми хлопьями. И в тишине и спокойствии одинокого дома воспринимается совсем не так, как в городе…
А в городе – по-другому. Снежные пунктиры косо расчерчивают синие сумерки между многоэтажками, похожими на корабли, которые никуда не плывут… И желтые светящиеся окна – как соты иллюминаторов…
Стихотворение Петра Катериничева «Ты помнишь»
В городе – по-другому. Особенно в Изумрудном. Хватит расслабляться. Думай.
Нефть… Большая нефть… Миллиарды, десятки миллиардов долларов…
Стратегические интересы России… Стратегические интересы нефтяных магнатов, нефтяных концернов России, США, Ирана, Ирака, Азербайджана, Турции…
Интересы стран Персидского залива и, следовательно, интересы всего арабского мира, а значит, и исламского, а значит, и Израиля…
«Сдуреть можно!» – как выразился один псих, наблюдая из машины «Скорой помощи» демонстрацию трудящихся, где рядом несли три лозунга: «Мы – за монархическую Россию!», «Слава КПСС!» и «Не отдадим завоеваний демократии!».
Ладно, шутки в сторону.
Думай! Интересы всех этих могущественных групп завязаны на Чечню, как завязаны и на армяно- азербайджанскую войну за Карабах.
Азербайджан и Казахстан – это нефть на шельфе Каспия, транспортировать ее можно или через Чечню, по территории России до будущего терминала на Тамани, или через Турцию. Две большие разницы… Или – не транспортировать и не добывать вообще…
То есть без транспортировки к месту продажи на добычу просто никто не даст денег…
Интересы… Интересы… Миллиарды…
