Низами понял – ему просто приятно. Вот это и есть ощущение власти – настоящей власти.
Ахмеда больше нет. Через час прибудут люди. Его люди, Низами. И он решит, что делать дальше. Хотя это ясно и так: либо все люди Ахмеда станут его людьми, либо их не станет.
Ноздри Низами раздулись; Жаль, что Ахмед умер так скоро. Очень жаль. Так и не расплатился за все унижения, которые нанес он, червь навозный, ему, потомку эмиров. Вот так и велит себя называть: Эмир.
Низами не боялся мести авторитетов: они сильны, но считаются с силой. Когда они поймут, что он, теперь уже Эмир, держит в руках не только все бывшие связи Ахмеда и его бывших людей, но и много, много больше, им придется признать его.
Или – умереть.
Ни в какие воровские чести и прочие игры Низами не верил. Эти люди опирались только на силу, только ее уважали. Он покажет им свою силу.
Так, маузер снова заряжен. Не одно десятилетие пролежал он в промасленном тряпье, замурованный в стену старого сарая. Рядом с бесценной дамасской саблей.
Теперь – их время.
Теперь его время. Время Эмира.
Особняк пуст. У ворот – его человек. Скоро приедут другие. А с ними дела. И их нужно решать быстро и жестко. Кто знает, сколько это займет, – сутки, трое, неделю? Низами давно занимался этим бизнесом и понимал, что, несмотря на расчеты, все может пойти кувырком или застопориться из-за нелепой случайности.
Но главное сделано: Ахмеда больше нет. И всем придется исходить из этой новой реальности. И из того, что все концы, все связи, вся сила теперь в руках Низами. Насколько эти руки тверды и безжалостны, узнают уже сегодня.
Он подошел к секретеру, открыл другой ящик, деревянную инкрустированную шкатулку. Вынул набитую папироску, прикурил, глубоко затянулся, задержав сладковатый дым в легких. Комната словно стала шире, ярче, новыми красками заиграли блики света на мебели, на хрустале люстр, на узоре ковров.
Теперь все здесь принадлежит ему. Ему одному.
Он затянулся еще раз, глубже, чувствуя, как сила, энергия наполняют тело, мозг. Все проблемы показались вдруг мелкими и ничтожными, он с ними справится, легко справится. А сейчас…
Он знал, что ему нужно сейчас. Он долго ждал.
Низами неспешно переоделся в роскошный восточный халат, подошел к дверям одной из спален, распахнул. Девочки спали на огромной широкой кровати обнявшись, мальчик – в другом конце кровати, спиной к ним. Низами схватил мальчишку за ухо, дернул, тот вскрикнул, открыл глаза.
– Пошел вон, живо!
Мальчик, недоуменно глядя на него, захлопал длинными черными ресницами, в глазах показались слезы.
– А где Ахмед?
Коротко, без замаха, Низами ударил мальчика в переносицу. Кровь крупными каплями падала на рубашку. Низами ударил снова.
– У-У-у! – заревел мальчишка.
– Вон! – И тот пулей вылетел из спальни. Одна из девочек проснулась, открыла глаза. Низами рывком сбросил одеяло – на девчонках не оказалось ничего, кроме коротеньких маечек. Молча, не двигаясь, Низами любовался ими. Потом медленно развязал пояс и сбросил халат. Крылья тонкого, с горбинкой, носа затрепетали, зрачки расширились. Девчонки забились в угол кровати, прикрываясь ладошками; смотрели на мужчину широко раскрытыми глазами.
– Зачем вы пришли… Где Ахмед?..
– Ахмед умер. Теперь ваш хозяин я! Вы поняли – я!
– Ахмед тебя убьет, – тихо и просто сказала одна из девочек.
Низами неожиданно стало весело – сначала улыбка растянула губы, и вот он уже хохотал, запрокинув голову… Смех оборвался неожиданно. Лицо стало твердым, жестким.
– Покойники не могут убивать. – Неожиданно быстро он бросил свое тело вперед, схватил обеих девочек за волосы, притянул к себе, лицом к лицу:
– Теперь ваш хозяин я! Называйте меня Эмир. Вы поняли? Эмир! Повторите!
– Эмир… – Лица девочек напряглись от боли.
– Кто я?
– Вы – наш хозяин… – Из глаз покатились слезинки.
– Умницы… А теперь я хочу, чтобы вы любили меня. – Не выпуская волос из рук, он притянул лицо одной из девочек к своему и впился в губы. Голову другой потянул вниз…
Охранник откровенно скучал у ворот особняка. И еще – завидовал. Он хорошо изучил своего господина и отлично представлял, чем тот теперь занят… Он закрыл глаза, чмокнул губами… Вздохнул. На его долю оставалась скука… И – зависть.
Это было последнее сильное чувство в его жизни. Широкий обоюдоострый нож, брошенный с огромной силой, не только проткнул горло, но и перерубил шейные позвонки, почти отделив голову от туловища.
Нет, Низами не спешил. Теперь эти девчонки – его. Только его. Он не спешил насладиться любовью – он только начал наслаждаться властью…
Девочки лежали, одна на животе, другая на спине, привязанные за руки и ноги шнуром к краям постели. Юные, гибкие, беспомощные девочки… Его девочки…
Низами извлек из кармана халата свернутую папироску, чиркнул кремнем зажигалки, затянулся сладким дымом. Зрачки снова расширились, он замер, глядя на пламя. Потом хихикнул и медленно начал подносить огонь к мизинцу связанной девочки…
– Леди и джентльмены! Через несколько минут наш лайнер совершит посадку в аэропорту Шереметьево-2. Прошу вас сесть и пристегнуть ремни…
Пожилой господин, который представился Майклом', продолжил сидеть, безвольно уронив голову на грудь. Ох уж эти американцы! И выпил-то немного…
Хотя в его возрасте…
– Сэр… Просыпайтесь… Мы уже прилетели… Сэр… Прошу вас, пристегните ремни… Разрешите вам помочь?
Кристина мягко тронула мужчину за плечо. Он неловко повалился набок.
– Сэр?!
Девушка касается его лица и сразу отдергивает руку. Спешит в служебное помещение.
«Господа пассажиры! Если среди вас есть врач, командир экипажа просит его пройти в салон первого класса», – раздается из мониторов.
– Я врач! Кто больной? – Высокий худощавый старик в клетчатой ковбойке, шляпе, ботинках на каблуках, джинсах. Его коричневое дубленое лицо лучится добродушными морщинками, длинные желтые зубы – видно, что свои, а не фарфоровые, – весело оскалены. Старик явно под парами.
– Джон Браун, далласский медицинский центр, – представляется он. Кристина подводит его к неловко лежащему на боку человеку. Врач приподнимает веко, пробует найти пульс.
– Я вас разочарую, милая девушка. Это не джентльмен. Это просто труп.
– Как!.. Он что, умер?
Доктор ухмыляется – он или имеет склонность к черному юмору или выпил лишнего во время утомительного полета.
– Красавица, труп не может умереть, дальше уже некуда.
– Да прекратите! Я имею в виду…
– Ну естественно. Полагаю, перед тем, как стать трупом, это джентльмен скончался. Это очевидно.
– А… От чего?
– Полагаю, острая сердечная недостаточность. – Глаза доктора проясняются, но ненадолго. Но он успевает еще раз внимательно оглядеть покойника. – Да.
Думаю, именно так. В клинике я считаюсь лучшим патологоанатомом.
– Так вы не доктор?
