отработанный кислород со свистом компрессора – стояла последняя августовская жара.
Нет, я был не прав, назвать эту мадам крокодилом – оскорбить рептилию: на самом деле аллигаторы быстры и агрессивны. Дама же тратила на каждого из очереди никак не менее десяти минут, словно решила в один присест здесь же, за прилавком, передремать всю оставшуюся жизнь. Чем я не понравился тугой телом и духом продавщице, не ведаю. Но чувство антипатии у нас возникло скорое и взаимное. Если бывает любовь с первого взгляда, у нее при моем появлении перед прилавком с первого же взгляда возникла идиосинкразия. Хотя я вовсе не виноват в ее несложившейся личной жизни.
Только я открыл было рот с целью справиться о пакете молока, дама плавно отплыла в недра подсобки. Ее не было десять минут… пятнадцать… двадцать… Нет, она появлялась, шествовала вдоль прилавков, как громадный белоснежный лайнер вдоль берегов с маявшимися от собственной никчемности дикими аборигенами, и пропадала снова. А «берега» те, состоящие из страдавших от духоты и невнимания людей, раскалились почище сковородки. Очередь гудела. Мадам появилась снова. На недовольные замечания граждан, страждущих молокопродуктов, значимо огрызнулась:
– Товар я принимаю.
Очередь закипела. Понятно: дама была энергетическим вампиром – лучше дурная агрессивная энергия, чем никакой. И теперь вот купалась в волнах негативных эмоций, как упырь в крови. Ну а меня замкнуло. Я никогда не стою в очередях, мне в них физически плохо. И если теперь я уперся в прилавок, то только потому, что идти мне было просто-напросто некуда, не к кому и незачем. Когда тебе очень уж слегка за три-дцать, а тебя никто нигде не ждет, это плохо.
– Чего вам? – нарисовалась отогретая в эмоциональном накале возмущенных покупателей рептилия над прилавком.
– Пакет молока.
– И все?
– И все.
– Три семьдесят.
– Мне «Лианозовского».
– Его только привезли. Еще цены нет.
– Если вчера оно стоило шесть десять, то сегодня столько же.
– Это товаровед решает.
Спорить я не захотел. Бросил на прилавок четыре рублевые монетки:
– Давайте что есть.
– Находите без сдачи. У меня сдачи нет.
– Округляйте.
– Как же! Одному округлишь, другому…
– В свою пользу округляйте.
– А потом ты жаловаться пойдешь, да? Оно мне надо?.. Деньги разменяй, тогда получишь.
Я закрыл глаза и глубоко вздохнул два раза. Пульс был как при забеге стометровки. «Вампирша» качала из меня энергию, словно земснаряд – песочек. Пора спасаться бегством. Я развернулся и поспешил прочь от прилавка.
– Копейки свои забери! Ротшильд нашелся!
Она что-то добавила, но я дальше не слушал. Выскочил как ошпаренный из магазина. Сказать, что на свежий воздух, – это вряд ли. Солнце постепенно накаляло асфальт.
Мысль о том, что нет в мире совершенства, не грела, а где-то в глубине груди затаилась острая, как стилет, холодная тоска. Ну да… Сейчас все покупатели, получив продукт, разойдутся по домам, пожалуются домашним на хамство в магазине, на непомерные цены, на задержанную зарплату или пенсию… Погладят по голове внука или внучку, приложат руку к лобику – здоровы ли – и успокоятся: да, нет в мире совершенства; глупости и хамства в этой жизни еще хватает, но не это главное, главное – дети и внуки здоровы, без хлеба не сидим, ну и слава Богу. Бывало хуже. Перемелется, мука будет.
Мне же рассуждать даже мысленно ни о чем не хотелось. Я повернул налево и довольно бессмысленно зашагал по занавешенной листвой деревьев улочке, пока не набрел на ту самую надпись: «Встреча». Название показалось обещающим, и я нырнул в полумрак заведения. Не получилось с молоком, с коньяком получится. Пусть не отменного качества, но получится.
Заведение было небольшим, замызганным, но отсутствие дневного света полностью компенсировало этот недостаток. Здесь было пустынно, прохладно и пахло скисшим вином. У стены за бокалом полынного вермута томилась совсем молоденькая девчушка да полусонный бармен уныло пялился на бесконечную перестрелку в третьесортном боевике по видику.
Я подошел к стойке. Как ни странно, выбор напитков был вполне приличный, как и цены. Бывавшая здесь публика не терзалась категориями чистоты и блеска, но напитки предпочитала не просто крепкие, но престижные. Мне приглянулся джин.
– Хозяин, мужик с волынкой у тебя «свой»?
Бармен оторвался от видика, бросил на меня беглый взгляд: видимо, я не вписывался в категорию завсегдатаев, потому как он, снова вперившись в экран, ответил:
– А то…
– С можжевеловой ягодкой?
– С ней, – выдавил он сквозь зубы, демонстрируя пренебрежительное раздражение. И уставился на меня тупым взглядом телка на первом выгоне: дескать, алканок, забрел ты сюда случаем, разуй глаза, рассмотри-ка цены. Ущучил? Ну и пыли себе клячей за портвешком, не отвлекай.
Впечатления я не производил никакого. Особенно «уважаемого». Изрядно ношенные джинсы, кроссовки, тенниска под легкой курточкой. Телосложение крепкое, но не бычье, никаких «голд», «гаек» и прочих «украшений для настоящих мужчин». Единственное, что роднило меня с крутыми мира сего, – небритая физиономия. Но без сопутствующего небритости лоска, будь то костюмчик от Босса или хотя бы камуфляж- комби от Минобороны, такой вид способен навести лишь на размышления о безвременных денежных затруднениях, равно как и моральных метаниях поросшего щетиной субъекта. И то правда: если с первым пока более менее сносно, то второе… «Я пью один, со мною друга нет…» И уже не будет. Никогда.
Устав меня рассматривать и прикинув, что по каким-то своим причинам уходить я не собираюсь и намерен опохмеляться всенепременно здесь джин-тоником, бармен выдавил:
– Плеснуть, что ли, грамм сто?
– Не-а. Чистый бокал, тоник, лед и шкалик джину, – произнес я и выложил на стойку денюжку.
– Может, поесть чего сготовить? – смягчился разом работник прилавка, рассмотрев бумажку.
– Может.
– Эскалопчики жарим отменные, свининка парная. С картошечкой. Как раз Настя только заступила, плиту разогревает.
– С эскалопчиками повременим, а бокал пусть будет чистый, ладно?
– Да Боже ж мой! Тогда орешков?
– Валяй.
Через минуту я уже сидел за дальним столиком. Бармен проявил уважение соответственно количеству оставленных ему щедрых чаевых: включил музычку.
Я открутил ненашенскому напитку «голову», налил джина в бокал со льдом, с удовольствием втянул аромат можжевеловой ягоды, плеснул чисто символически тоника и сделал большой глоток. Еще один. Еще… «Я пью один, со мною друга нет…»
Хриплый, грустный голос из динамиков негромко напевал стихи:
