лукавой усмешкой. – С тобой можно переболтать?
– Насчет чего?
– Меня волнуют цифры. Особенно с шестью нулями. Хочу пригласить тебя в компаньоны.
– Премия Сен-Клера-старшего?
– Да.
– С остальными ты уже говорила?
– По правде – нет. Вернер не в себе. И по-моему, он не вполне теперь адекватен.
– Ты специалист по адекватности, Бетти? Диссертация? Докторская степень?
– Н-нет. Но я в этом... разбираюсь.
– А Диего?
– О, он адекватен всегда, но...
– Но?
– Зачем ему деньги? Он живет здесь скоро пять лет, и ничего ему не нужно, кроме покоя. В стремлении к покою звезд не достигнешь.
– Прошлой ночью одна девушка мне уже говорила про звезды.
Бетти поморщилась:
– Ты про Арбаеву?
– Да.
– Дрон, она была наркоманка. А я – нормальная.
– Понятно. Ты в этом разбираешься.
– Зря иронизируешь. Знаешь, почему я пришла к тебе?
– Конечно. Я – красивый.
– Просто если ты не догадаешься, откуда здесь растут уши и у кого, тебя просто закопают.
– Уши... От дохлого осла.
– Ты в депрессии, Дрон? На тебя не похоже.
– Милая Бетти, а тебе не приходило в голову, что если я догадаюсь, у кого растут эти самые уши, то меня закопают обязательно?
– Это еще бабушка надвое сказала. Но ты ведь боец, Дрон!
– Я – интеллектуал.
– Нет. Ты просто умный боец.
– Что ты предлагаешь конкретно, Бетти?
– Ты что-то говорил про наркотики...
– Я? Говорил?
– Ну да. Будто Арбаева накануне самоубийства принимала какие-то таблетки. Это правда?
– Правда.
– Возможно, что таблетки принимал и Сен-Клер...
– Возможно.
– Остается найти продавца.
Я пожал плечами:
– А если его нет на острове?
– Я знаю, что есть. Как Арбаева назвала снадобье?
– «Чако».
– Я слышала о таком.
– Здесь?
– Нет. В Англии. Поговаривали, что это просто стимулятор памяти, воображения. Никакого привыкания.
– Кто поговаривал?
– Не помню. Так, говорили.
– Чего ты хочешь от меня, Бетти?
– Сильного мужского плеча. Что может сделать слабая девушка в ресторанных джунглях ночной Саратоны?
– Здесь не джунгли. Здесь заповедник. Хорошо охраняемый.
– Притон – всегда притон.
– Ты знаешь, куда поедешь?
– Да. И хочу захватить тебя.
– Извини, Бетти. Здешняя карусель меняет людей.
– Карусель?
– Ну да. Праздник. Аттракцион.
– И – что?
– Диего превратился в пенсионера. Вернер лечится от неврастении. А я хочу пожить обывателем.
– Ты не хочешь заработать деньги?
– Я не верю, что их можно заработать. И верю в то, что барон Данглар найдет тех, кого ищет.
– Прекрати. Разве для тебя слово «закон» не пустой звук?
– Нет, когда он подкреплен мастерской стрельбой Данглара. У нас бы пальнуть так вот запросто по машине Арбаева не решился ни один генерал. Даже наделенный полномочиями.
– Генералы не стреляют. Они отдают приказы.
– Да? А я не знал.
– С тобой трудно сейчас говорить, Дрон. Почему?
– Наверное, я напуган.
– Напуган? Ты?
– Что тебя удивляет, Бетти?
– Ты не напуган, Дрон. Ты ведешь себя так, словно у тебя нет будущего. Совсем. – Бетти вышла и плотно прикрыла за собою дверь.
Пространство за окном наполнялось синим вечером. И стоило закрыть глаза, как мне вдруг почудился осенний, пахнущий яблоками морозец и аромат первого снега, нежного, как проблеск зари...
Где теперь тот белый вальс? И снег, и все то, что некогда составляло мою жизнь? Бог знает.
Глава 31
Когда я вышел из трейлера, на западе пламенел закат. Из жестянки от сигар я выгреб всю наличность, лениво пересчитал: негусто. Вдвойне было отрадно и то, что ребята Данглара оказались на высоте: тоже пересчитали и вернули на место все до сантима.
Я подошел к нашей импровизированной стоянке под хлипким навесом на укатанном до твердости камня грунте. Машин Бетти и Диего не было. Мой «форд», бороздивший исключительно дороги Саратоны, был куплен за такие смешные деньги, что и сказать совестно. Образец был почти реликтовый: лет двадцати пяти от роду. Но никакой антикварной ценности не представлял: хозяева так часто стучали кузовом обо что ни попадя, что машина годилась лишь в металлолом. По такой цене я ее и приобрел: кататься на эдаком драндулете хозяину было уже совестно. Я же от безделья привел «форд» в порядок, подобрал на свалке все нужное для «внутреннего сгорания», под бдительным надзором Диего перебрал мотор и даже нарек возрожденное шестициллиндровое детище звучным именем Гоша.
