предсказывали, что вторая фаза начнется в пятьдесят пятом — шестидесятом годах, не раньше. Вы помните, почему?
— Потому что так им ставили задачу, — с неуловимой ленцой ответил Бунтарь. Правильный ответ, но недостаточно правильный. Недостаточно глубокий ответ, потому что он просто не понял глубину вопроса. Недостаточно глубокий, но вполне ожидаемый.
Беседа текла, как слеза по щеке давно знакомой девушки — предсказуемо, останавливаясь именно там, где и должно, скользя по коже с заранее известной скоростью. Исчезая, капая с подбородка (с носа? С щеки? Промокая уголок платка?) именно так, как и можно было ожидать. Любимые иногда плачут, и ты просто знаешь, как текут их слезы. Уникально, своенравно, непредсказуемо…, но не для тебя. Администратор это знал. Он любил сильных женщин, но и они иногда рыдали.
— А почему им ставили такую задачу? — дружелюбно, подсказывающее, словно пытаясь помочь старательному, но слегка недалекому ученику, спросил он.
— Потому что на старте нам казалось, что это время будет оптимальным.
— А почему нам так казалось?
— Потому что… — Бунтарь уже знал, что говорит глупость, но не мог остановиться и не произнести ее вслух: — … потому что расчетные данные показывали, что к этому моменту на Марсе могут существовать базы закрытого типа. И люди смогут относительно безопасно проводить работы. И исследования.
Усмехнулся Четвертый, поняв юмор ситуации:
— А расчетные данные оказались такими, потому что расчетчикам так ставили задачу, правильно?
— Готов слушать. — Бунтарь поднял руки, показывая, что он не был таким уж и бунтарем. Просто — чуть более эмоциональным, чем все другие. Но — все же профессионалом, тоже умеющим вести беседу.
— Я объясню, — покивал Администратор. — Объясню, потому что на тот момент даты и десятилетия называл я. Все встает на свои места, если добавить еще переменных. Во-первых, население Земли сегодня составляет восемь с половиной миллиардов. Это больше, чем ожидалось, но все еще слишком мало. Расчеты исходили из цифры девять с половиной, которая, возможно, как раз и реализуется ближе к шестидесятому году.
Бунтарь кивнул. Видно было, что он еще ничего не понял. Но также было видно, насколько хорошо он владеет собой. Ни тени волнения. Ни малейшего желания вскинуться, поспорить. Он готов был слушать, понимать, осознавать. И если он и начнет спорить, то лишь после того, как воспримет и поймет все аргументы, пропустит их через себя, включит в головоломку.
— Еще было важно то, какой доход будет у людей в нужной нам точке по времени. Добавляя первые две переменных — а именно готовность самого Марса к началу второй фазы, и постоянную угрозу, что нас кто-нибудь попытается ссадить с этого поезда, мы получаем общую картину.
— Как ты завяжешь демографию на земле в этот клубок? — Спросил вместо Бунтаря Четвертый. — Я могу лишь представить, что чем больше людей, тем легче нам убеждать правительства, что проект все же нужен.
— И это тоже, — согласился Администратор. — Но главное — в другом. Все решают деньги. Чем больше людей, и чем богаче они, тем дороже стоит земля. Каждый клочок земли, каждый кусок суши, каждая прадедушкина сотка. На самом деле — мы всегда должны следить лишь за двумя параметрами — за стоимостью земли и за пропорцией.
— С пропорцией погоди, — вступил Бунтарь. — Но что нам дает стоимость земельных наделов, если мы говорим о Марсе.
— Мы никогда не закончим этот проект, если он не будет рентабельным. Он сможет стать рентабельным только тогда, когда каждая сотка на Земле будет стоить безумно, баснословно дорого.
— А причем здесь Марс?
— При том, что чем дороже наделы на Земле, тем дороже они становятся на Марсе. Людей становится больше, но они и становятся богаче, одновременно. Они хотят жить хорошо — а хорошо, это почти всегда — на большей площади. Занимать большую территорию. Иметь дом, посадить дерево, куст, разбить сад. Даже леса — они стоят денег, в это знаете.
— Знаем, — не преминул влезть Четвертый. — У меня пять гектаров под Липецком. Березняки там такие, закачаешься. Не продам ни за какие деньги.
Администратор понял намек, переданный через эту шутку, и сделал паузу. Допил кофе. Сглотнул, выпил сразу половину стакана воды. Медленно, тщательно делая глотки, так, чтобы чувствовать, как шевелится кадык. Маленькие радости, что начинаешь осознавать только с возрастом — контроль над собственным телом, которое по-прежнему работает.
И при этом не болит.
— Сейчас квадратный километр на Земле стоит около миллиона евро. Усредненно, любой суши, в любом месте, включая даже пустыни. Через пятнадцать лет, если все будет идти, как идет, он будет стоить три. И тогда — ни у кого не возникнет сомнений в рентабельности проекта. Ни у кого не будет возражений против второй фазы, да и третьей тоже. Все будут готовы вкладывать в это деньги. А мы, лично мы — заработаем даже не в три, а в тридцать раз больше.
— И из всех четырех переменных, что у нас есть, готовность самого Марса, и безопасность наземной операции — на последнем месте.
— Это-то как раз понятно, — подтвердил Третий. — Но сейчас за участки на Марсе никто не даст и гроша. Потому что, как я сказал, мнения шатаются. Многие перестают верить в реализуемость проекта, хотя мы не нарушили еще ни одной даты. Можно продавать эти участки разве что как в старые добрые времена, на сувениры. Но мы же сами эту тему и зарубили…
— А вот тут ошибка! — Администратор встал и сделал шаг в сторону, тренированно остановившись на самом краю “круга тишины”. — Потому что я всегда следил за четвертым параметром — пропорцией. Она не нулевая, как вам может показаться. Давно уже нет. Она перестала быть нулевой еще пятнадцать лет назад. Тогда, сразу после объявления о программе Агентства, она составляла одну к семидесяти тысячам. А стоимость земли была в районе пятисот тысяч евро за квадратный километр.
Администратор помнил все цифры. Он помнил их всегда, но все равно повторил их еще раз — перед встречей. Слишком важные люди, и слишком хорошие друзья, чтобы он мог позволить себе ошибиться. Чтобы он мог позволить дать неверное число, которое они все равно потом проверят. Слишком важная тема, чтобы он мог позволить себе их, своих единственных соратников, не убедить.
— Больше семи евро за километр Марса. — усмехнулся Бунтарь — но откуда данные по этой самой “пропорции”?
— Это было легко. — Я закладываю по нескольку миллионов евро ежегодно во всевозможные соцопросы, нелинейный анализ бирж, расчеты динамики цен на сырье, продовольствие, жилье. Все влияет, но кое-что влияет сильнее. Например, после того, как райдер включил магнитное поле, пропорция изменилась. Сразу, и сильно. До этого она росла понемногу, но стабильно, но после того случая, сразу прыгнула. Потом стабилизировалась, и держится на одной и той же планке до сих пор.
— Один к одному? — пошутил четвертый. — Было бы неплохо.
— Один к тысяче. — Ответил Администратор. — участки на Марсе, если продавать их сейчас, будут стоить тысячу евро за квадратный километр. Хорошая цифра, но слишком маленькая, чтобы говорить о серьезных деньгах. Мы не сможем подрядить на терраформинг ни одну серьезную контору. Они все считают деньги, не только мы. Как только разрешат торги, все сразу поймут, что подобные вложения не окупятся.
— Но стоимость будет расти? — спросил третий. — мы же исходим из этого?
— Да, — кивнул Администратор. — Именно. Но тут важно соблюдать баланс. Дождаться момента. Когда перевозчики смогут дать нужную нам цену на доставку людей и грузов. Когда людей на Земле станет достаточно, или они станут слишком богаты, чтобы быть готовыми переплачивать за экспансию. Слишком рано — и мы прогорим. У нас не будет денег, а у людей Марса. Пересидим, не двинемся вовремя — нас просто снесут с наших мест и освоят Марс и без нас.
— Не хотелось бы, — вздохнул Четвертый. — Лучше с деньгами. И с Марсом. Березы бы очень хорошо смотрелись на красном грунте…
