Фостер сидел как на иголках, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из присутствующих вскочит и закричит: — Эта ваша находка украл мелодию у Гершвина!..
Или у Берлина, или Портера, или Хаммерстайна…
Разоблачения не последовало. Песня оказалась новой и принесла Фостеру славу композитора и поэта.
Так начался успех.
Каждый вечер он в одиночку посещал некий бар, и джук-бокс помогал ему с песнями. Джук-бокс словно понимал, что именно требуется, и нежил Фостера западающими в сердце мелодиями, складывающимися в песни с помощью Лойс. Кстати, Фостер начал замечать, что она — поразительно красивая девушка. Лойс не казалась неприступной, но пока Фостер избегал решительных действий. Он не был уверен в долговечности своего триумфа.
Но расцветал Фостер как роза. Банковский счет круглел с не меньшей скоростью, чем он сам, а пил Фостер теперь гораздо реже, хотя бар посещал ежедневно.
Однажды он спросил у Аустина:
— Этот джук-бокс… Откуда он взялся?
— Не знаю, — ответил Аустин. — Он уже стоял, когда я начал здесь работать.
— А кто меняет пластинки?
— Ну… компания, надо полагать.
— Вы видели их когда-нибудь?
Аустин задумался.
— Наверное, они приходят в смену напарника. Пластинки новые каждый день. Отличное обслуживание.
Фостер решил расспросить и другого бармена, но ничего не сделал. Потому что поцеловал Лойс Кеннеди.
Это было ошибкой. Это был пороховой заряд. Они колесили по Сансет Стрип, обсуждая проблемы жизни и музыки.
— Я иду, — туманно выразился Фостер, отворачивая от столба светофора. Мы идем вместе.
— Ах, милый! — промурлыкала Лойс.
Фостер и не чувствовал, что последние дни находился в страшном напряжении. Сейчас оно исчезло. Как замечательно обнимать Лойс, целовать ее, наслаждаться легким щекотаньем ее волос… Все виделось в розовом свете.
Внезапно в розовой мгле проявилось лицо Аустина.
— Как всегда? — поинтересовался он.
Фостер моргнул.
— Аустин… Давно мы здесь?
— Около часа, мистер Фостер.
— Дорогой! — ластилась Лойс, нежно и плотно прижимаясь к плечу.
Фостер попытался подумать. Это было трудно.
— Лойс, — произнес он наконец, — не надо ли мне написать песню?
— Зачем спешить?
— Нет. Раз я здесь, то добуду песню, — непререкаемо изрек Фостер и поднялся.
— Поцелуй меня, — проворковала Лойс.
Фостер повиновался, затем засек координаты джук-бокса и двинулся к цели.
— Привет, — сказал он, похлопывая гладкий блестящий бок. — Вот и я; Правда, немного пьян, но это ничего. Давай-ка запишем песенку.
Машина молчала. Фостер почувствовал прикосновение Лойс.
— Пойдем. Мы не хотим музыки.
— Подожди, моя прелесть.
Фостер уставился на автомат и вдруг расхохотался.
— Понимаю…
Он достал пригоршню мелочи, сунул монету в щель и дернул рычаг.
Джук-бокс хранил молчание.
— Что случилось?.. — пробормотал Фостер.
Внезапно ему пришел на память случай с блондином, напавшим на джук-бокс с топором. Аустин подсказал фамилию, и через час Фостер сидел у госпитальной койки, на которой покоились изуродованные и забинтованные останки человека со светлыми волосами.
— Меня вынесли на носилках из бара, — рассказывал блондин. — И тут появилась машина. Я ничего не почувствовал. Я и сейчас ничего не чувствую. Водитель — женщина — утверждает, что кто-то выкрикнул ее имя. Хло. Это так удивило ее, что она дернула руль и сбила меня. Вы знаете, кто крикнул «Хло»?
Фостер вспомнил. Музыкальная машина играла «Хло», что-то случилось с усилителем, и на секунду он заорал как бешеный.
— Я парализован, — продолжал блондин. — Скоро умру. И хорошо. Она очень умная и мстительная.
— Она?
— Шпионка. Возможно, самые разные устройства замаскированы под… под вещи, к которым мы привыкли. Не знаю. Вот и джук-бокс… он… нет. Она! Она жива!
— А…
— Кто ее поставил? — перебил блондин. — Они. Пришельцы из другого времени? Им нужна информация, но сами показываться не смеют, вот и монтируют шпионские устройства в вещах, которые не вызывают у нас подозрений. Например, в автоматической радиоле. Только эта немного разладилась. Она умнее других.
Блондин приподнял голову, и его горящие глаза впились в радио, висевшее на стене.
— Даже здесь, — прошептал он. — Обычное радио? Или их хитроумные штучки?!
Его голова бессильно упала на подушку.
— Я начал догадываться довольно давно. Она подсказывала мне разные идеи, не раз вытаскивала буквально из тюрьмы. Но прощения не будет. Она ведь женщина. Механический мозг? Или… нет, я не узнаю, никогда не узнаю. Скоро я умру. Ну и ладно…
Вошла сестра.
Джерри Фостер был испуган. На опустевшей Мэйн-стрит царили тишина и мрак.
— Ни за что бы ни поверил, — бормотал Фостер, прислушиваясь к собственным гулким шагам. — Но я верю. Надо наладить отношения с этим… с этой… с музыкальной машиной!
Какая-то трезвая часть ума направила его в аллею. Заставила осторожно выдавить стекло. Настойчиво провела по темной кухне.
Он был в баре. Пустая стойка. Слабый мерцающий свет, пробивающийся сквозь шторы. И черная молчаливая глыба джук-бокса у стены.
Молчаливая и безразличная. Даже когда Джерри опустил монету…
— Послушай! — взмолился он. — Я был пьян. О, это безумие! Не может быть! Ты не живая — _ты живая_? Это ты расправилась с парнем, которого я сейчас видел в больнице?!.. Итак, ты женщина. Завтра я принесу тебе цветы. Я начинаю верить. Конечно же, я верю! Я никогда не взгляну на… на другую девушку. Не надо дуться, ну… Ты же любишь меня, я знаю. О, господи!
У Фостера пересохло в горле. Он пошел за стойку и вдруг замер, пораженный леденящей душу уверенностью, что рядом кто-то есть.
Их было двое, и они не были людьми.
Один вытащил из джук-бокса маленький блестящий цилиндр.
Чувствуя, как высыхает пот на лице, Фостер слушал их мысли.
— Рапорт за истекшие сутки. Вставь свежую кассету и заодно смени пластинки.
Обрывки мыслей бешеным калейдоскопом закрутились в голове Фостера. Слова Аустина… умирающий блондин… бесформенные фигуры… Не может быть!
— Здесь человек, — подумал один из них. — Он видел нас. Его надо ликвидировать.
