Тайсон покачал головой:
— Кто-то перекупил у ипотечной компании мою закладную. Я и поделать ничего не успел. Вдруг — бах! И я на улице.
Глаза старика внезапно наполнились слезами.
Трогательно, подумал Рики, но тут же подавил в себе зарождающуюся жалость. Кэлвин Тайсон получил гораздо меньше, чем заслуживал.
— Я оказался на улице. Заболел. Меня избили. Теперь вот помираю.
— Вас до этого довел ребенок вашей дочери.
Глаза Кэлвина Тайсона расширились.
— Он выкупил закладную. Он выселил вас из дома за то, что вы отвернулись от него и его матери. Скорее всего, он же и устроил ваше избиение.
Старик всхлипнул:
— Все плохое, что со мной случилось…
Рики докончил за него:
— Исходит от одного человека. Его я и пытаюсь найти. И потому спрашиваю вас снова: вы подписали документы, позволяющие отдать детей на усыновление, так?
Тайсон кивнул.
— И кроме того, получили какие-то деньги?
Старик снова кивнул:
— Пару тысяч.
— Как звали людей, которые их усыновили?
— У меня есть документ.
— Где он?
— В ящике, в шкафу, — Тайсон указал на ободранный металлический шкафчик.
Рики открыл дверцу шкафчика, внутри висела на крючках изношенная одежда. На полу стоял дешевый переносной сейф со сломанным замком. Рики открыл сейф и, покопавшись в старых документах, отыскал несколько свернутых в трубочку листков, скрепленных круглой резинкой. Увидев печать штата Нью-Йорк, он сунул документы в карман.
— Вам они не нужны, — сказал он старику.
— И что вы будете делать? — спросил Тайсон.
— Отыщу этих детей.
— Зачем они вам?
— Затем, что один из них убил и меня тоже, — ответил, направляясь к двери, Рики.
Уже под вечер Рики постучался в дверь опрятного домика на две спальни, стоявшего на тихой, усаженной пальмами улочке. Он так и не снял священнического облачения, которое придавало ему больше уверенности в себе. Внутри дома раздались шаркающие шаги, потом дверь чуть приотворилась, и в образовавшуюся щель выглянула пожилая женщина.
— Да? — спросила она.
— Здравствуйте, — жизнерадостно произнес Рики. — Думаю, вы могли бы мне помочь. Я пытаюсь выяснить местонахождение Дэниэла Коллинза.
Женщина ахнула и прикрыла ладонью рот.
— Для нас он погиб, — сказала женщина.
— Простите, — удивился Рики, — я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Святой отец, зачем вы разыскиваете моего сына?
Рики вытащил из кармана поддельное письмо из ракового центра, понимая, что женщина не станет читать его настолько внимательно, чтобы у нее возникли какие-то вопросы.
— Понимаете, миссис… Коллинз, правильно? Одни мои прихожане пытаются найти кого-то, кто мог бы стать донором для пересадки костного мозга их младшей дочери, которая состоит с вами в отдаленном родстве. Я мог бы попросить сделать анализ крови и вас, однако подозреваю, что в вашем возрасте сдавать костный мозг уже поздно. Вам ведь больше шестидесяти, правильно? — О костном мозге Рики ничего толком не знал и потому не имел понятия, в каком возрасте он утрачивает свои ценные качества. — Не могли бы мы с вами присесть?
Женщина неохотно кивнула и открыла перед ним дверь. Рики вошел в дом, показавшийся ему таким же хрупким, как и жившая здесь старуха. Дом заполняли всякого рода фарфоровые фигурки и безделушки. Диван, на который присел Рики, скрипнул.
— Ваш сын — с ним как-то можно связаться? Понимаете, возможно, он подходит…
— Он умер, — холодно сообщила женщина. — Умер для всех. А теперь умер и для меня. Мертв и бесполезен, ничего я от него не получала, кроме страдания, святой отец. Извините.
— Но как же он…
— Пока еще нет. Но достаточно скоро.
Женщина нагнулась и взяла с полки под журнальным столиком альбом для вырезок. Открыв альбом, она пролистала несколько страниц и протянула его Рики.
На открытой странице была наклеена статья из «Трибьюн», издаваемой в Тампе. Заголовок гласил: «В связи с убийством в баре арестован мужчина». На соседней странице — еще один заголовок: «Штат требует смертного приговора по делу о кровавой стычке в баре». Рики просмотрел газетные вырезки. Дэниэл Коллинз был в бессознательном состоянии схвачен на месте преступления, рядом с его рукой валялся окровавленный нож, жертва лежала в нескольких шагах от него. Убитый был выпотрошен с особой жестокостью.
Когда Рики поднял взгляд от альбома, женщина покачивала головой:
— Мой прелестный мальчик. Сначала его отняла та сучка, а теперь он ожидает конца в камере смертников.
— Дата уже названа? — спросил Рики.
— Нет. Его адвокат говорит, что направит апелляцию. Я в этом плохо разбираюсь. Я знаю только одно — мальчик твердит, что не делал этого.
— Он заявил, что невиновен?
— Ну да. Уверяет, что вообще никакой драки не помнит. Говорит, что, когда полицейские стали тыкать в него дубинками, он очнулся весь в крови, а рядом нож. Но я думаю, провалы в памяти не помогут ему оправдаться.
Она поднялась, и Рики с нею.
— У меня от разговоров об этом сердце стынет, святой отец. И нет мне никакого утешения.
— Я полагаю, дочь моя, вам следует открыть сердце всему доброму, что вы помните.
— Все доброе кончилось на той девчонке, святой отец. Когда она забеременела в первый раз, вот тогда моему мальчику и следовало бежать от нее без оглядки.
Голос женщины не оставлял никакой надежды на компромисс. Голос был холоден, монотонен. Она пребывала в полной уверенности, что ее дорогой мальчик не несет решительно никакой ответственности за выпавшие на его долю беды.
— Вы не знаете, что стало с тремя детьми? Вашими внуками? — спросил Рики.
Женщина покачала головой:
— Я слышала, их кому-то отдали. Данни подписал документы, когда сидел в техасской тюрьме.
— И вы даже имен их не знаете?
Женщина снова покачала головой. Жестокость, крывшаяся в этих покачиваниях, произвела на Рики впечатление удара кулаком — он понял, откуда взялось себялюбие юного Дэниэла Коллинза.
Выйдя под последние солнечные лучи, Рики, ослепленный ими, немного постоял на тротуаре, прикидывая, не длинная ли рука Румпельштильцхена пристроила Дэниэла Коллинза в очередь смертников. Об этом Рики оставалось только гадать.
Вернувшись в Нью-Гэмпшир, Рики вновь окунулся в простую, рутинную жизнь, которую вел в Дареме.
