– Все по графику. Все переделки уже начаты и будут закончены к концу недели. Тогда можно заняться интерьером.
Маркус подтвердил ее слова, приехав в конце недели.
– Все идет по плану, – удовлетворенно заметил он. – А у вас как дела?
Она не видела его пару недель, он уезжал куда-то из страны.
– В моей конюшне неприятности, – пояснил он, пожав плечами.
– Я уже до того дошла, что готова оседлать любую лошадь из вашей конюшни и скакать прямо на закат.
– У вас злой язычок, – усмехнулся он, – но вы мне нравитесь.
Она знала, что нравится. «Может быть, это из-за моего состояния», – думала она. Она чувствовала себя слоном; никогда не разделяла ошибочного убеждения, что женщина прекраснее всего, когда беременна, считала, что это еще одна уловка мужчин, которые прежде всего и являются виновниками такого состояния. Но она ощущала, что, несмотря на вздувшийся живот, Маркус Левин находит ее привлекательной. Он постоянно с ней заигрывал и всегда старался оказать любую поддержку – моральную, физическую, эмоциональную. Он всегда был наготове, чтобы помочь ей встать со стула, не разрешал делать то, в чем мог ее заменить, терпел ее раздражительность, ее капризность по мере того, как приближались роды. И он всегда держал ее в курсе последних событий в Лондоне, так что ей казалось, что, несмотря на отдаленность, она принимает в них непосредственное участие. Она всегда радовалась его приезду и всегда грустила, когда он уезжал.
Он приехал за неделю до того, как ей надо было ложиться в больницу, и привез кучу фотографий мастерской, большую коробку восточных сладостей, к которым Джулия в последнее время испытывала слабость, и новости, что он уже наметил для нее первый заказ, хотя определенного пока еще ничего нет. Это все, что он ей рассказал, перед тем как помочь взобраться наверх, чтобы отдохнуть, а самому спуститься вниз посмотреть по телевизору скачки.
Джулия, как обычно, заснула. Проснулась она от боли: кто-то взял ее спину в тисни и продолжает стягивать их. Она также почувствовала, что постель мокрая. Приподнявшись, она потянулась к стоящей у кровати трости и постучала ею по полу. Маркус примчался наверх с рекордной скоростью.
– Думаю, тебе лучше позвонить в больницу, – простонала Джулия, выгибая спину.
Он также позвонил врачу. Та приехала раньше «скорой помощи», которую тут же отправила назад.
– Этот ребенок родится дома.
Все произошло на удивление быстро. Маркус держал ее за руки, не жалуясь, когда она пыталась их вырвать. Он стирал с ее лица пот влажной салфеткой, смоченной в одеколоне, держал тазик, когда ее рвало, поддерживал ее за плечи, когда врач командовала: «Тужься! Вот так! Сильнее, сильнее, изо всех сил. Тужься…» – Напрягаясь, со стонами и воплями, она произвела на свет возмущенно верещащее дитя.
Как по волшебству, боль мгновенно исчезла, и Джулия приподнялась на локте.
– Кто? – спросила она.
– У вас дочка, причем тоже рыженькая. – Врач приподняла пищащего малыша, чтобы показать Джулии. Затем быстро и ловко обрезала пуповину, установила зажим и протянула Джулии голенькую девочку – мокрую, с подсыхающей околоплодной жидкостью на коже и яростно протестующую до того самого момента, как она оказалась на руках матери. Тут она замолкла и неуверенно уставилась на Джулию глазами Брэда.
– Господи! – выдохнула Джулия. – Она прекрасна, – заметила она дрожащим голосом.
– Не совсем твои волосы, – сказал Маркус. – Скорее рыже-белокурые, чем огненно-рыжие. Но она такая же красавица, как и ты.
– Как насчет чашечки чая? – спросила по-деловому врач.
– Будет сделано. – Маркус встал с кровати и нагнулся, чтобы поцеловать изумленную Джулию в губы. Она посмотрела ему в глаза и прочла в них, что теперь все будет иначе, потому что она другая, и он будет вести себя соответствующе.
Дженнифер, взвешенная на кухонных весах, весила ровно семь с половиной фунтов. Когда Маркус принес ее наверх Джулии, та заметила с интересом:
– А ты обращаешься с ней вполне квалифицированно.
– Чтоб ты знала, я в свое время неоднократно бывал крестным отцом и, кстати, снова рассчитываю на такую честь.
Крис вместе с доктором Мид стали крестными матерями. Дженни проспала всю церемонию, не проснулась даже, когда ее окропили водой.
– Она в порядке? – забеспокоилась Джулия. – Что-то она все время спит. С того момента, как родилась, ни разу еще не заплакала.
– У вас спокойный ребенок, – улыбнулась ей доктор Мид. – Благодарите за это Бога.
– Благодарить! Да я считаю это благословением.
Как только Дженни наедалась, а Джулия настояла, чтобы кормить ее самой, и не потому, что так советовала ей доктор Мид, но и потому, что хотела сама, Джулия укладывала ее в кроватку и сидела над ней, не веря своему счастью, охваченная такой любовью, которая не шла ни в какое сравнение со спокойной привязанностью к Дереку или страстной, непреодолимой тягой к Брэду. Все было по-другому: надежно, часть ее самой. Эта любовь не имела предела, она захватила ее всю целиком.
– Мне кажется, ты влюбилась, – заметил Маркус, пришедший выяснить, куда она пропала.
– Нет, не влюбилась. Просто… люблю. – Джулия наклонилась, чтобы поправить выбившийся край одеяла. – Смешно, но впервые я начала понимать, как мать Брэда относится к нему. Раньше я не знала, откуда бы мне знать? У меня никогда не было ни матери, ни очень близкого человека до него. Но после
