Попробуй догони

Донна Кауфман Попробуй догони

Глава 1

Внимательно осматривая помещение, он отчетливее всего представлял себе сцену побоев, которым его регулярно подвергал здесь отец. Возможно, память сыграла с ним эту злую шутку в отместку за колоссальное перенапряжение его мозгов, уже давно требовавших отдыха. Таггарт Морган Второй устало откинулся в растресканном и потертом кожаном кресле и закрыл глаза.

Ничего нового в домашнем кабинете своего папаши он, собственно говоря, не обнаружил. На стеллажах от пола и до потолка стояли все те же книги, главным образом по юриспруденции. На дубовом столе на своих прежних местах находились знакомые ему письменные принадлежности: пресс-папье, нож для вскрытия конвертов и набор авторучек фирмы «Кросс». И конечно же, в углу стоял проклятый табурет, на который всегда усаживал его отец, прежде чем прочесть ему нотацию и хорошенько выпороть.

До сих пор Таггарт явственно слышал его пронзительный голос и свистящий звук ремня, вытаскиваемого из поясных штрипок отцовских брюк. Прошло уже семнадцать лет, но Таггарт не забыл ничего...

... Я окончил юридический факультет университета! Получил право заниматься частной адвокатской практикой! Пробился на самый верх карьерной лестницы! Доказал всему городу, из чего в действительности сделаны мы, Морганы! Если кое-кто считает, что наши предки были отбросами общества, это вовсе не означает, что и нам суждено остаться отребьем! И ты докажешь это всем, кто еще сомневается в этом, даже если мне придется ежедневно учить тебя уму-разуму затрещинами! БАЦ!

...Заруби у себя на носу, что Морганы всегда добивались поставленной цели! Я вдолблю это в твою башку, сынок, и закреплю свой урок доброй поркой. Ты должен стать первым учеником в своем классе, всегда ходить с гордо поднятой головой, на меньшее я не согласен. Я вышибу из твоих ослиных мозгов всю блажь, глупый щенок, и буду сечь тебя ремнем до тех пор, пока ты не пожалеешь, что раньше не внял моим наставлениям. А если ремень не подействует, тогда я попробую вразумить тебя иначе, вот так... БАМ!

Таггарт вздрогнул, вспомнив, как отец влепил ему увесистый подзатыльник, от которого он слетел с табурета на пол. Из кладовой памяти посыпались, словно бесы из преисподней, другие гадкие воспоминания. Гневные тирады папаши явственно прозвучали у него в голове и гулким эхом разнеслись по всему кабинету, словно бы произносивший их расхаживал по нему взад и вперед, размахивая руками и брызжа слюной. Давно похороненные, неприятные эпизоды снова воскресали в сердце Таггарта и жгли ему нутро, доказывая тем самым, что отрешиться от своего прошлого невозможно. Они слепили ему глаза и терзали душу, являясь во всех своих подробностях перед его мысленным взором и как бы насмехаясь над его тщетными попытками подавить их усилием воли.

...Сколько, по- твоему, судей в округе Маршалл ? Двое, болван! И я, твой отец, один из них. И ты, мой старший сын, еще имеешь наглость говорить, что хочешь добывать свой хлеб, роясь в зловонной грязи? Я плачу за твою учебу в университете, поэтому мне и решать, идиот, на каком поприще тебе лучше делать карьеру!

БАХ!

Ты даже больший олух, чем я предполагал, если не смог придумать для себя ничего получше.

ТРАХ!

Старый рубец, оставшийся Таггарту на память о ране, нанесенной ему перстнем отца, вдруг запылал, и он машинально потер щеку в том месте, откуда когда-то хлынула кровь, и болезненно поморщился, словно бы ему вновь влепили пощечину.

Ты даже в подметки не годишься своему отцу, избалованный щенок! Да ты бы давно уже пропал, если бы я не вел тебя по жизни своей твердой рукой. Но всему существует предел. И разрази меня гром, если я и впредь стану все это терпеть! Можешь позорить меня на весь округ, бросать тень на всю нашу семью, приводить в ужас весь город, заставлять свою покойную мать от стыда перевертываться в гробу. Но только тогда не останавливайся, покинув этот кабинет, и продолжай шагать куда глаза глядят не задерживаясь, чтобы забрать свои вещи, и немедля в дверях.

Вены на лбу отца взбугрились, тревожная краснота растеклась по его лицу и шее. Он был страшен и преисполнен величия в своем праведном гневе, очевидно, считал себя кем-то вроде библейского Авраама, приносящего в жертву своего сына Исаака.

И не смей оглядываться! С этого момента у меня только трое сыновей. Ты для меня умер!