— Мои предки были крестьяне и почти все погибли в лагерях, — ответил Иван, — а я об этом ничего не знал до недавнего времени. Я выучился в университете, который строили заключенные и основывали подневольные профессора. Область моих интересов лежит очень далеко от политики. Я не смогу ответить на ваш вопрос.
— Боишься нас, — продолжал подполковник, — нас ведь привязали к позорному столбу и оплевывают: сталинисты, уничтожители собственного народа, из-за нас Россия была выброшена из локомотива истории, ведущего в светлое будущее. Не хочешь говорить. От нас все отмахиваются теперь, как от назойливых брехливых собак. А ведь мы — ваши отцы и деды, и прожили жизнь честно, очень-очень много работая, — махнул он рукой, как бы давая этим понять, что говорить больше не о чем. Все надолго замолчали. Молчание прервал Иван.
— Я думаю, что в истории нет правды, потому что далеко не все в ней зависит от воли людей. Могу сказать только одно — Россию разрушает Бог, точнее, Он отвернулся от людей, которые в ней живут, и поэтому они разрушают ее сами. Беда в том, что когда к власти приходят люди, не имеющие души, они оправдывают свою деятельность идеями, которые не имеют ничего общего с Божественным замыслом.
— Чьим замыслом? — переспросил подполковник. — Не пойму. У нас была программа партии, и все было ясно: и кто автор, и почему она правильная. Я что-то не очень понимаю тебя.
— Государство, классы, религиозные системы и движения — все это понятия, рожденные человеческим разумом и совершенно чуждые Божественному замыслу. Для Бога значимы лишь два понятия: Он сам и человек. Люди, оправдывая свои материальные интересы, придумали все прочие, в том числе и идею карающего за грехи Бога. Бог не карает, Он отворачивается.
— Э, это все теория, которая называется… — вступил в разговор «профессор», — забыл, как называется, но смысл ее — оправдать зло так, чтобы выгородить боженьку. Ответственность перед страной и обществом — вот что надо, чтобы жизнь шла нормально.
— Согласен, конечно. Весь вопрос — откуда берется эта ответственность? Это беда, что мы, люди, часто безответственны перед жизнью, но и это объяснимо. Если бы Бог хотел нас всех сделать ответственными перед Ним и ближним, Он бы сделал. Но это вне Его интересов, так уж Он сам себя устроил. Вот это я знаю точно.
«Генерал» провел рукой по затылку и сказал:
— Значит, ответственность — от бога?
— Да, та, что в основе всей человеческой жизни, — от Бога.
— А он есть, бог-то? — спросил «генерал».
— Есть. Бог — есть, и наша общая судьба ему далеко не безразлична. Что касается истории, то все, что делается против человека, каждого человека, — ведет, в конечном счете, к страданию и общему разрушению, — это закон, такой же, как закон тяготения. Вот мое отношение к этой проблеме, я хорошо понимаю, о чем идет речь, и я вам не судья.
— Странно, — сказал «генерал», — странно, что ты, математик, ученый, говоришь о боге.
— Потому и говорю, что математик.
— Эх, — вздохнул «генерал», — ездил я недавно в монастырь, там у меня в монахах мой сослуживец, грехи замаливает. В рай хочет. А я вот не чувствую, что мне что-то надо замаливать, и как он мне начинает о спасении души говорить — так тоскливо становится. И знаешь почему? Потому что он — эгоист. Он и был эгоистом всегда, я-то знаю. Всегда был озабочен только собственной карьерой, собственной судьбой. Теперь уверовал и опять собой занимается. Я так считаю: вера нужна для того, чтобы мы, люди, жили лучше, а не для того, чтобы попасть в рай. Все, что предписывает вера, — это гипотеза, а несправедливость и страдание — это реальность.
— Иван, — обратился уже пьяненький дворник, — а есть он, рай-то? Али нет ничего там, а?
— Ты, Иван, лучше скажи, почему же так бедно и горько мы сейчас живем? — спросил «профессор».
— Я думаю, потому, что привыкли надеяться на кого-то, но только не на себя. И в этом надо признаться предельно честно. Надо твердо уяснить, что Бог не занимается вопросами нашего материального благополучия, Он только дает идеи.
Все опять надолго замолчали.
— А ведь он прав, — наконец сказал «генерал», — сделали все так, что честно жить почти невозможно, вот и все беды отсюда. А произошло это потому, что ни черта в нашей стране не поняли, погнались, опять погнались за чужой идеей, а на вооружение взяли ложь. Распад страны — на обмане, приватизация — обман, то, что мы часть западной цивилизации, — обман, но и хорошая жизнь в светлом прошлом — тоже обман. Историю перевирают… Что ж тут хорошего-то ожидать. Когда врать и злобствовать друг на друга закончим, тогда и поправим дела. — «Генерал» встал. — Спасибо за компанию, за угощение, — он поставил бутылку с пивом на скамью, — а особо за разговор. Мне пора домой, буду смотреть телевизор в надежде, что увижу там что-нибудь, кроме призывов купить, продать или требований дать. До свидания.
Иван встал и попрощался с «генералом». «Профессор» тоже собрался уходить. Совсем уже пьяный дворник и изрядно подпивший подполковник остались.
— Ваня, как я тебя люблю, — начал признаваться в любви дворник, — я, как только тебя увидел, сразу понял, что ты не жлоб и человек справедливый. У меня ведь глаз, как у Дзержинского, ты не смотри на меня, что я сейчас такой, жизнь у меня такая, а… — дворник махнул рукой. — А ты хороший парень и говорил правильно. Б… нет в стране порядка, только кто за ним будет следить? Кто? Все ж продались, — дворник икнул и вылил в себя остатки содержимого пивной бутылки.
— Народ, кто же еще, — возразил Иван.
— Народ? Это какой такой народ? Ты знаешь его, наш народ?! Он же теперь за копейку в церкви п… т, — вмешался в разговор подполковник. — Вон он сидит, едва живой, рюмку ему налей, и он на кого хочешь молиться будет. Нет, Иван, здесь как раз собака-то и зарыта. На этом Горбачев и погорел, и любой погорит. Народ у нас — темненький, потому что бедненький. Демократия хороша для богатых стран, а для нас нужен крепкий кулак, и пока его не будет, будем мы горе мыкать. Я всю страну объездил, много видел, и все изнутри. Я правду говорю. Ну ладно, пора, поведу его домой, пока он тут не уснул, потом тащить придется. А ты вот что: Наташу не обижай и про нас не забывай. Про бога ты тоже хорошо говорил, только никому до него в этой стране дела давно уже нет. Тут ты — большой оригинал, но это твое право — признаю, — подполковник встал, поднял с трудом дворника и они, качаясь, побрели по проезду.
Иван поднялся, хотел было помочь отвести пьяного, но передумал и сел на скамейку.
«Какие интересные старики, — подумал Иван. — Поняли ли они меня? Это ведь, оказывается, самая большая проблема — сказать так, чтобы тебя поняли. Поняли и поверили».
Иван запрокинул голову и стал смотреть на небо. Солнце уже зашло за горизонт, и небо было чистым и глубоким — ни одного облачка. Иван долго смотрел вверх, так долго, что голова закружилась, и Ивану показалось, что это кружатся вокруг него дома. «Еще вчера я был всемогущим, как Бог, и весь мир был мне подвластен, а сегодня я — обыкновеннейший человек, которого даже никто и слушать-то не будет, что бы я ни говорил. Какая перемена! — Иван, чтобы ему было удобнее смотреть на небо, лег на скамейку, положив руки под голову. — А все-таки ведь интересно быть человеком, пожалуй, не менее интересно, чем Богом. Каждый из этих людей прожил жизнь, полную борьбы и событий. В этом мы с ними похожи, только все события моей жизни произошли в моей голове и на листе бумаги. Если бы мне можно было жить, я бы мог заняться проблемами, о которых говорили эти старики, или путешествовать по всему свету, с Наташей, конечно, — это было бы невероятно интересно. Каждый день такие вот встречи! Но наукой я бы не стал заниматься — это точно. Потому что для меня это — как наваждение, как сумасшествие, как наркотик. Это ужас, ужас. — Иван даже зажмурился, так сильно, что перед его глазами залетали огненные мушки. — Какое счастье, что я хоть перед смертью смог от всего этого избавиться, чтобы по-новому увидеть небо».
Иван вглядывался в пустоту до боли в глазах. «И все же надо сказать людям то, что они не зря молятся Богу».
— Напьются, а потом валяются где попало. Совсем совести нет, — услышал Иван женский голос. Он быстро сел и осмотрелся. Мимо проходила пожилая женщина с двумя тяжелыми сумками, она взглянула на
