будет нужна после исполнения отведенной ей роли. Разве нет? Скажи, Илья?
Нацболов, которые сейчас сидят, конечно, выпустят из тюрем и пару раз покажут по телевизору. Я тоже, Бог даст, у них возьму интервью. Но что с ними будет потом, догадаться тоже несложно. Знаете, раз в год в августе возле Дома правительства на Краснопресненской набережной собирается с десяток полубезумных граждан, которые, кажется, только по случаю памятной даты ненадолго выходят из перманентного запоя? Это идейные защитники демократии из девяносто первого года, сейчас они – натуральные отбросы общества. А ведь и им когда-то была нужна Другая Россия, хоть Лимонов в то время еще не придумал этого названия.
Пенсионеры, которые весь январь будоражили страну демонстрациями по поводу отмены льгот (и наверняка, когда потеплеет, побудоражат еще), возвращения льгот, конечно, не дождутся; не дождутся по двум причинам – во-первых, никто новых льгот не учредит, во-вторых – пенсионеры к тому времени в основном поумирают. Это, конечно, не значит, что волнений, связанных с социальными реформами, не будет, – будут, ведь будут же реформы, правда? Значит, никуда не денется и нынешняя милиция с ОМОНом, только – вот парадокс! – зверства ОМОНа почему-то не будут, как сейчас, вызывать протеста у либеральной интеллигенции, зато слово «быдло» по отношению к выходящим на демонстрации гражданам вернется в лексикон просвещенной публики и прочно в нем закрепится.
Студенты, может быть, смогут спокойно учиться в своих институтах – с отсрочками от армии все будет нормально. В армии, строго говоря, все останется по-прежнему – и служить будут те же простые парни из рабочих районов, где нету работы, и тысячи мрачноватых воинских частей, разбросанные по стране, ни во что приличное не превратятся, и нового оружия и техники не будет. Разве что войска, наверное, уйдут из Чечни, и воевать в Чечне не придется. И в Ингушетии тоже, и в Дагестане, и в Ставрополье, и на остальных территориях, отвоеванных у революционной России свободолюбивой Ичкерией.
Меня, надеюсь, к тому времени не выгонят из «Коммерсанта». И о чем писать заметки, тоже найдется – новости всегда есть. Раз в месяц, может быть реже, мы будем встречаться с Ильей Яшиным, пить водку (сейчас Илья принципиально не пьет и никогда не пил, если не врет, конечно) и вспоминать о революционном две тысячи пятом годе. Будем спорить о том, что мы делали не так и как так вышло, что нас обманули. И снова пить водку.
В самом деле – не с Василием же Якеменко ее пить?!
Жизнь Памяти
Жизнь памяти как умирают крокодилы
Нас засудил «Альфа-банк», а вот, например, журнал «Крокодил» вообще закрыли. Закрыли в очередной раз – только за те три года, что он назывался «Новым крокодилом» (оригинальный бренд кому-то не тому перепродали лет пять назад), это третий, что ли, случай, если не четвертый. Сейчас главный редактор говорит, что это уже окончательно и «Крокодила» больше не будет никогда.
Мне вдвойне обидно, что он закрылся, – в последнем, сверстанном, но так и не вышедшем номере на второй полосе стоял мой фельетон. Неоднозначный, в общем-то, фельетон, потому что я очень слабо представляю, как нужно писать для «Крокодила». В этом фельетоне я рассказывал об ультрасовременном заводе с белоснежными цехами и тонированными стеклами, на котором с полностью автоматизированных линий сходят стильные конторские счеты. В конце я спрашивал читателя, бывают ли такие заводы; читатель наверняка ответил бы, что нет, не бывает, а я отвечал читателю – а наше телевидение – разве не такой завод? Техника великолепна, содержание не менее архаично, чем те же конторские счеты. Как-то так.
Мог бы, конечно, «Крокодил» пожить еще хотя бы неделю. Тогда бы я стал последним его автором – а это уже, прямо скажем, равнозначно попаданию в историю. «Крокодил» – может быть, и не эпоха, но, пожалуй, самый странный советский артефакт. Даже и сравнить его не с чем.
Во-первых, почему советский сатирический журнал, приложение к изданию с унылым названием «Рабочая газета», назвали «Крокодилом» (это как у Ильфа – откуда, мол, у русского человека фамилия Попугаев)? Почему крокодил держит в лапах вилы и курит трубку? Почему, когда все аналогичные журналы ликвидировали, остался именно «Крокодил» – при том, что какой-нибудь «Бегемот» (чем бегемот хуже крокодила?) или, в конце концов, «Красный перец» закрыли с официальной формулировкой 'объединен с журналом «Крокодил»! Это была стройная иерархия, вертикаль сатирической печати, если угодно. В Москве был общесоюзный «Крокодил», в республиках, союзных и автономных, были свои журналы – на Украине «Перець», в Белоруссии «Вожык», в Литве «Шлуота», в Грузии «Нианги», что в переводе с грузинского тоже значит «Крокодил». В конце шестидесятых Сергей Михалков написал басню про короля, который терпел наглые выходки своего шута; мораль басни гласила: 'Ведь не было тогда у короля ни «Крокодила» и ни «Фитиля», – и непонятно было, то ли у баснописца такая антисоветская фига в кармане, то ли он действительно имеет в виду необычайную смелость и наглость «Крокодила».
Если «Правда» и прочие официальные советские СМИ хоть и с искажениями (точнее – с недомолвками), но все-таки отражали существующую реальность, то «Крокодил» был вестником несуществующего мира, в котором жили дяди Сэмы в цилиндрах, уродливые стиляги, красноносые пьяницы, вытачивающие на своих станках бракованные детали, – и прочие, не менее интересные персонажи. На журнальном логотипе, как уже было сказано, крокодил держал в лапах вилы – поэтому главная рубрика журнала так и называлась – «Вилы в бок»; я до сих пор не знаю, что значит «в бок» в этом случае – или втыкать инструмент в чей- нибудь бок, или когда крокодил держит вилы именно так, как на картинке, это и называется – держать в бок. Рубрика была главной потому, что, согласно общепринятому мнению, если в ней про кого-нибудь писали, то этого несчастного вышестоящая инстанция немедленно снимала с работы. Но поскольку заметки в этой рубрике (их называли просто – вилами) были маленькими и неинтересными в принципе (действительно, кому интересно читать о том, что в каком-нибудь райцентре на районном складе сгнила капуста?), писать их поручали молодым авторам. В редакции «Крокодила» до сих пор, наверное, живет легенда о маститом Валентине Катаеве, который однажды незадолго до смерти для смеха написал «вилы» и был этим очень горд. А еще была рубрика «Нарочно не придумаешь», в которую люди со всей страны присылали смешные вещи – что-то типа маразмов, которые несколько лет назад было модно выкладывать в интернете. Рубрика «Ба, знакомые все лица!» с дружеским шаржем на какого-нибудь известного человека и подписью- эпиграммой. Например, под рисунком, изображающим политобозревателя Бовина, было написано, что «он всегда весомей всех», – тонкий намек на массивную фигуру Александр а Евгеньевича.
«Крокодил» был важным элементом советского масс-культа. Выходивший каждые десять дней, он отличался от обычных изданий такой периодичности тем, что и прошлогодний, и позапрошлогодний номер можно было читать с таким же интересом, как свежий. О той же «Правде», например, такого сказать было нельзя.
А потом все стало по-другому. Удивительное дело – журнал, существовавший (вспомним басню Михалкова) как легальный канал для критики существующих порядков, не смог стать флагманом перестроечной прессы. На фоне тогдашних «Огонька» и «Московских новостей» «Крокодил» с его знакомыми все лицами стал выглядеть как нечто извлеченное из запасников провинциального музея – но все равно жил и даже, кажется, не терял читателей, тираж не падал. Его перестали читать только после гайдаровской либерализации – тогда, впрочем, тиражи упали у всех, и у «Огонька» тоже. Но и тогда «Крокодил» жил, все с теми же «Вилами в бок». Это выглядело как лыжная база летом – то есть печально. Но журнал жил, а умер только сейчас.
Вот этот период – между смертельным ударом и собственно смертью – наверное, самый страшный период для любого СМИ. Есть, например, один издательский дом. В девяносто шестом году он выпускал специальную антикоммунистическую газету, которая помогла Ельцину остаться президентом, в девяносто девятом Ельцин отдельным письмом поздравлял читателей с Новым годом, в двухтысячном три журналиста этой газеты написали о ельцинском преемнике целую панегирическую книгу – а сейчас вроде все так же, тот же издательский дом и те же журналисты, только постепенно нарастает какое-то нехорошее чувство. Интересно, в «Крокодиле» так было?
Прорыв фронта перестройки
Уже как минимум полгода в книжном супермаркете на Тверской целая витрина посвящена одной книге: на больших кусках картона крупными буквами творческая интеллигенция делится впечатлениями об этом произведении. Олег Табаков, Галина Волчек, Виктория Токарева, Станислав Говорухин, еще кто-то, и
