разбегутся…
— Очень нужны нам хлопцы! Что мы, любовь крутить сюда приехали, товарищ лейтенант? — раздался чей-то строгий голос из глубины казармы. — Не дождутся того ваши хлопцы!..
В полутьме Земляченко не смог разглядеть лица говорившей.
До сих пор он завидовал своему спутнику, который так непринужденно разговаривал с девушками в солдатской форме. Грищук ему понравился, и Земляченко уже собирался рассказать о приключении на речке. Однако сейчас он рассердился на лейтенанта, сведшего интересный разговор к пошловатой шутке.
Тем временем дневальная, взглянув на часы, скомандовала:
— Готовиться к смене!
Девушка, которая штопала носок, сделала последний стежок, вытянула кружку и воткнула иголку в отворот пилотки. Одновременно поднялась художница. Свернув рисунок, она положила его в тумбочку. Начали готовиться к смене и солдаты, сидевшие поодаль на своих кроватях. Собирались они не торопливо, но и не медленно — как люди, которые делают привычное дело. Туже затягивали ремни, расправляли складки на гимнастерках. Взяв с полки возле столика дневальной щетку, по очереди обмахивали в коридоре свои кирзовые сапожки.
— Разрешите, товарищ лейтенант…
— Действуйте, — кивнул Грищук.
— Смена, становись! — подала команду дневальная.
Солдаты без лишней суетни встали в строй.
— Старшая смены, проверить подготовку!
Художница с ефрейторскими нашивками на погонах вышла из строя, круто повернулась и начала внимательно осматривать подруг.
Андрей залюбовался девичьими лицами. Они стали суровыми, с них слетело выражение домашности, женственности. «Как на боевое задание», — подумал Андрей, и легкая усмешка скользнула по его губам. Старшая смены, наверно, заметила это, потому что, повернувшись к Грищуку, подчеркнуто громко отрапортовала:
— Товарищ лейтенант, смена готова к выполнению боевого задания!
— Все в порядке? — справился Грищук у ефрейтора.
— Так точно, товарищ лейтенант! Разрешите вести строй?
— Ведите!
— Налево!.. Шагом марш! — резким голосом командовала художница.
Дежурная смена телефонисток и радисток двинулась в оперативную комнату батальонного поста.
В казарме стало тихо. Здесь остались только офицеры, Горицвет и дневальная.
— Значит, замуж охота, Мария? — лениво спросил Грищук.
— Замуж — не напасть, кабы замужем не пропасть, — лукаво отозвалась та.
— Что верно, то верно, — согласился Грищук.
Отойдя, к пирамиде с оружием, он взял карабин, вытянул затвор и стал заглядывать против фонаря в сверкающий ствол, давая этим понять, что с шутками покончено.
Земляченко тем временем рассматривал портреты и плакаты на стенах.
Через минуту Грищук поставил винтовку в пирамиду.
— Время и мне сменяться… Погуляй тут, друже. Освобожусь — пойдем на радиостанцию, — и он вышел из комнаты.
В коридоре послышался глухой шум. Он приближался, нарастал и вскоре превратился в мерный топот солдатского строя.
— С занятия возвращаются, — ответила дневальная на немой вопрос Андрея. Тот кивнул головой и отошел в угол, заинтересовавшись плакатом «Подвиг Гастелло».
Дверь резко открылась, пропуская девушек. Переглянувшись с дневальной, которая кивнула на офицера, девушка, что привела строй, скомандовала: «Смирно!» — и, приблизившись к Земляченко, отрапортовала:
— Товарищ лейтенант! Отделение возвратилось с занятий. За командира ефрейтор Чайка.
Андрей, услышав чистый, звонкий девичий голос, повернулся и принял стойку «смирно». Сердце его застучало сильнее. Перед ним стояла та самая девушка, которую он видел сегодня возле речки.
3
Лежа на твердом топчане, Земляченко не мог уснуть. Первый день в новой части, богатый впечатлениями, утомил его. Еще час или два назад, возможно, он и уснул бы. А сейчас в голову лезла всякая всячина.
В офицерской комнате было полутемно, в открытое окно светил золотой полумесяц. «Ниченька мисячна, зоряна, ясная, видно — хоч голки сбирай», — подумалось Андрею; послышался мотив песни, будто кто запел ее рядом, вспомнилась передовая. Там солдаты на все корки ругают «ноченьку ясную». Гитлеровцы сейчас наверстывают, их бомбардировщики коршунами вьются над землей, враг пытается контратаковать… «Видно — хоч голки сбирай…» А потом не иголки, а раненых полезут подбирать санитары.
Андрей услышал возле себя храп. Слева от него, накрывшись с головой, спал тот самый офицер, с которым Андрей познакомился в столовой, — начпрод части Белоусов.
Лейтенант протянул руку к его кровати и легонько дернул за одеяло. Не помогло. Пришлось подняться и поправить соседу подушку. Белоусов спросонок что-то пробормотал и повернулся на бок.
Земляченко посмотрел на кровать справа от себя. Там, разметавшись, спал Грищук.
«Страж неба! — с иронией подумал Андрей. — Еще и про мужество болтают. Мужество и терпение! Посидели бы в гнилом окопе или позябли на Миусе в камышах, по грудь в воде, под роем пуль, среди всплывающих разбухших трупов! А то окопались в этой тиши в начищенных сапожках и беленьких подворотничках. Придумали себе красивые слова, чтобы хоть как-нибудь оправдаться перед собственной совестью… Терпение — это еще понятно… Надо-таки терпение, чтоб выдержать среди этого девчачьего войска…»
Он вздохнул и опять умостился на топчане. Сон не шел.
Лег на бок, попробовал, как в детстве, зажмурив глаза, считать от единицы до десяти… Цифры сменяли одна другую, но сон не приходил. Андрей начал считать до сотни. Цифры вспыхивали и гасли в усталом мозгу. Наконец Земляченко лег на спину, раскрыл глаза. На серебристой стене отражались черные мохнатые тени ветвей, рисовались причудливые картины.
По какой-то ассоциации ему вспомнились встречи с ефрейтором Чайкой.
Вначале это была незнакомая девушка в солдатской гимнастерке, молча стоявшая со свертком в руке, пока подруга разговаривала с офицером. В отличие от подруги она чувствовала себя неловко, даже пряталась за ее спиной. Затем выглянула и поразила Андрея своим глубоким, задумчивым взглядом… И вот — стройный, подтянутый ефрейтор, который докладывает ему в казарме, оказывается той же самой девушкой. Зина…
В военном училище Андрей не задумывался над тем, как сложится в будущем его личная жизнь. Черные тучи клубились над Родиной, над всем любимым и дорогим ему. Не об этом думалось и на переднем крае. Только в госпитале, когда участливые, нежные руки санитарки поправляли подушку, или весенними вечерами, когда свободные от дежурства девушки пели в госпитальном саду, что-то тревожно-обидное заползало в его душу…
И вот встреча с Зиной. Что это: случайность — просто вихрь войны кинул их в одно место — или, может, что-то большее?..
Да нет! Кто ищет сейчас личного счастья?!
А ведь славная девушка. Такая нежная стыдливость в каждом ее жесте, такой чистый взгляд!
