— Место нашлось.
— А вам пришлось стоять? — сочувственно произнес Суббота. — И долго? До Поста Волынского? Или до самой Лесной?
Все-таки люди очень не похожи друг на друга. У некоторых прямо на лице написана склонность к бурным реакциям и неожиданным поступкам. На первый взгляд они покладисты, спокойны, но у них слабы сдерживающие центры: под воздействием внезапного раздражения или обиды они могут совершить преступление.
Суббота твердо верил в критику теории Ламброзо, хотя с самой теорией подробно ознакомиться не удалось. Но, думал он, кое-кто отрицал и генетику, подвергал разносу вейсманизм-морганизм. Возможно, и Ламброзо сделал реакционные выводы из истинно научных сопоставлений и аналогий, встречающихся в юридической практике.
— Ну, что же вы молчите?
— Я не ездил с дедушкой. Вы знаете.
— Нет, к сожалению, не знаю, — ответил Суббота. — Если бы я был в этом уверен, все выглядело бы иначе.
И он снова склеил в своем воображении разорванную ленту событий, и все пришло в движение, как на экране.
Вагон электрички. Василий Гущак и его дед едут молча. Старик смотрит в окно. Когда-то электричек здесь не было. А железная дорога? Кажется, была и до революции. Но когда-то город кончался вокзалом, а сейчас вырвался за старую окраину и шагнул далеко на запад. Целые поселки выросли по обеим сторонам дороги. А люди? И такие, и совсем не такие, как раньше. Старик потому и молчал, что думал о своем, непонятном такому молодому человеку, как Василий. Но, может быть, раньше Андрей Гущак под Киевом и не бывал, он ведь сам из-под Полтавы, жил в других местах, пока в двадцать первом не уехал за границу.
Лента событий снова оборвалась.
— А зачем ваш дедушка поехал в Лесную? К кому?
— Не знаю!
— Значит, поехал Андрей Иванович Гущак в Лесную один, а вы остались в городе?
Василий молчал.
— В котором часу отошла электричка?
— В восемнадцать двадцать.
— Где вы были после того, как ушли с перрона?
— Я уже говорил.
— Напомните.
— Гулял по городу.
— Встретили кого-нибудь из знакомых?
— Нет.
— Выходит, никто не может это удостоверить? — изображая ироническое сочувствие, спросил Суббота.
— Леся Скорик. Она была на комсомольском собрании в институте. Мы встретились.
— Когда?
— Около одиннадцати.
— Когда отошла электричка с вашим дедушкой?
— В восемнадцать двадцать.
— Вы это хорошо запомнили? Именно в восемнадцать двадцать?
— Дедушка торопился на эту электричку.
— И словом не обмолвился, зачем едет в Лесную, почему спешит?
Василий покачал головой. Всем своим видом он словно говорил: ну какого черта вы снова и снова спрашиваете одно в то же! Ловите меня на слове?
— У вас есть родственники в Лесной?
— Нет.
— А знакомые?
Василий только раздраженно пожал плечами.
— Математику знаете? Отнимите от двадцати трех восемнадцать двадцать. Сколько? Четыре часа сорок минут. Почти пять часов! И вы все это время бродили по городу?
Василий Гущак ниже наклонил голову, и Суббота почувствовал, что именно в этом расчете времени и кроется ключ ко всему делу. У следователя были улики против молодого Гущака, но косвенные. Если бы Василий признался в убийстве старика, то для обвинения хватило бы и этих улик.
Валентин Суббота вспомнил, как на практических занятиях учили будущих юристов накапливать для обвинения не только прямые улики, но и косвенные. «Умейте их замечать, анализировать, сопоставлять. Но не очень полагайтесь на них, — говорил профессор, — потому что из одних косвенных шубу не сошьешь». И напоминал изречение из Достоевского о том, что из сотни кроликов нельзя составить лошадь, как и из сотни подозрений нельзя составить доказательства.
Молодой следователь хорошо помнил, что цепь косвенных улик должна быть замкнутой, иначе она рассыплется. А для этого необходимо признание Гущака-младшего.
Ветерок принес через открытое окно пьянящий запах липы. Суббота прислушался к шуму города, который словно прокатывался по старому зданию управления внутренних дел. Запах липы вызывал какие-то неясные, но приятные ассоциации, однако следователь не стал углубляться в них. Не до этого. Ему впервые доверили серьезное уголовное дело, и он должен во что бы то ни стало добиться успеха. Какие дела были у него до сих пор? Нарушение техники безопасности на производстве, мелкие кражи, в которых повинны несовершеннолетние.
Он добился санкции на арест заподозренного в убийстве Василия Гущака, делая упор на то, что это человек скрытный и склонный к неожиданным вспышкам, способный вследствие внутренней психологической борьбы пойти на что угодно.
Валентин Суббота хорошо знал, что должен быть объективным, и не только потому, что на суде сразу обнаружат предвзятость следствия. И все-таки невольно поддавался гипнозу улик, которые просто-напросто очаровывали его, едва ему удавалось хоть как-то увязать их друг с другом. Весь ход его мыслей постепенно принял направление обвинительное, и любая попытка подозреваемого отойти от этого направления вызывала у Субботы раздражение. Он ведь заведомо считал Василия виновным.
Из памяти молодого следователя еще не выветрились положения о том, что надо быть осторожным при оценке улик, ни в коем случае не горячиться, избирая версию, и не идти слепо за первой попавшейся, не доверяться первому впечатлению и очень настороженно относиться к уликам, которые как бы сами идут в руки. Это были верные правила. Но если не из чего выбирать, если возможна лишь одна-единственная версия?!
Конечно, придумать их можно сколько угодно. По принципу аналогии. Непреднамеренное убийство во время ссоры? Ведь для того, чтобы столкнуть старика под колеса поезда, не требуется больших усилий. Самоубийство, похожее на убийство? Тоже возможно. Прижизненный удар по голове, засвидетельствованный медицинской экспертизой, мог ведь оказаться и следствием несчастного случая: ну, скажем, старик упал, ударился головою о рельс и уже после этого попал под колеса.
Можно было бы поинтересоваться и окружением старого репатрианта. Но если человек уехал за границу в молодости, а возвратился спустя десятки лет, на родине никого не знает и всего-навсего через две недели гибнет при подозрительных обстоятельствах, то здесь речь может идти, пожалуй, лишь о том, что преследовала его канадская мафия, от которой сбежал он в Советский Союз. Может быть, ее «черная рука» настигла его и уничтожила? Вряд ли. Но как бы то ни было — не ехать же, в конце концов, ему, Валентину Субботе, в Канаду, чтобы изучать там окружение эмигранта Гущака! Незачем притягивать за уши и другие версии, которые только отнимут время и запутают дело!
Валентин Суббота не боялся упреков в том, что он, дескать, поленился рассмотреть и проверить разные версии. Упрекают того, кто не раскрыл преступление. А в своем успехе следователь был уверен. Рано или поздно этот студент, припертый к стене по крохам собранными уликами, вынужден будет поднять руки вверх и признаться.
