4
Василий Гущак вошел в кабинет Коваля, наклонив голову и исподлобья разглядывая обстановку, казенную, но не такую простую, как в комнате, где допрашивал его следователь Суббота. Он увидел широкий, светлого дерева стол, несколько стульев у стены и один — за столом, шкафы с папками. А у стола стояло, по-видимому предназначенное для посетителей, старомодное, но роскошное кожаное кресло.
Единственное, что портило общий вид кабинета и вместе с тем в некотором смысле понравилось Василию (если вообще в милиции что-то может нравиться), это допотопный железный сейф с чернильными кляксами на коричневых стенках и следами пластилина на дверце. Точно такой же сейф Василий видел у следователя, и он словно возвращал парня в уже ставшую для него привычной атмосферу допроса, помогал держаться в постепенно выработавшейся манере поведения.
Их взгляды встретились. И Василий невольно отвернулся — столько было стремительной энергии в немного поблекших глазах хозяина кабинета.
Когда Василий снова взглянул на него, этот человек доброжелательно улыбался.
«Что за игра в кошки-мышки!» — зло подумал парень, решив, что новый следователь, за которого он принял Коваля, пытается искусственно создать непринужденную обстановку, располагающую к откровенности.
Затем он немного успокоился, обратив внимание на погоны Коваля. Подполковничьи звезды на двух просветах и весь облик немолодого офицера с седыми висками вызывали чувство уважения. Василий недавно вернулся из армии и еще не забыл, что такое подполковник. Помнил и то, чем старше начальник, тем проще он держится с солдатом.
— Садитесь, — подполковник указал на кресло.
Подтянув брюки, которые раньше были узковаты, а теперь — без пояса — как это раздражало и унижало Василия! — словно стали шире, молодой Гущак сел. Кресло приняло его в свои ласковые объятия, и Василий подумал, что, наверно, оно стоит здесь специально для того, чтобы размагничивать волю допрашиваемых.
От этой мысли в его сердце снова вспыхнула враждебность, и он отвел взгляд в сторону.
Коваль сел не за стол, а рядом с Василием.
— Познакомимся. Подполковник Коваль.
— Зачем нам знакомиться? С протоколами допросов вы, наверно, знакомы. А больше по этому делу добавить не могу ничего.
— Не надо сразу становиться в позу, — дружелюбно заметил Коваль, не сводя с парня пристального взгляда. — Вы, я вижу, наизусть уже знаете некоторые протокольные формулировки. Но официальный лексикон оставим в стороне. Давайте попросту поговорим.
— Я привык говорить «товарищ подполковник», а «попросту» выходит «гражданин». Так, что ли?
— Когда демобилизовались? — Коваль сделал вид, что не замечает озлобленности парня.
— Прошлой осенью.
— В каких служили войсках?
— В ракетных.
— Стратегического действия?
Василий Гущак поднял голову, и Коваль увидел его нахмуренный лоб, сдвинутые на переносице густые брови, сжатые губы. «Типичный холерик, — подумал подполковник, — вспыльчивый, подозрительный, упрямый, бурно реагирует на малейшую несправедливость, даже кажущуюся. Но за всем этим упрямством и грубостью, возможно, кроется обыкновенная слабохарактерность».
— Ракеты стратегического действия?
— Я присягу принимал.
Коваль улыбнулся.
— Правильно. А дедушке своему тоже не рассказывали?
— Нет.
— И он не интересовался?
— Нет.
— А чем интересовался?
Василий пожал плечами.
— Меня Дмитрием Ивановичем зовут. Дмитрий Иванович Коваль.
Василий понял подполковника. Его мрачное, насупленное лицо немного Посветлело.
— Можете меня так называть — по имени и отчеству. — Подполковник встал, обошел стол, открыл ящик, достал пачку «Беломора». — Курите?
— Нет.
Коваль закурил папиросу и пустил дым вверх, чтобы не «задымить» некурящего Василия Гущака.
— В вашей семье не ждали приезда дедушки Андрея?
— Я даже не знал, что он существует.
— А мать?
— Она мне когда-то говорила, что дедушка еще в молодости уехал за границу. И там вроде бы без вести пропал.
— А зачем уехал? На заработки? Или сбежал?
Василий отвел глаза:
— Какая-то забытая история. Подробностей не знаю.
— И дедушка ничего не рассказывал?
— Нет.
— Не интересовались?
— Спрашивал. Он только отмахнулся: «В другой раз».
Коваль задумчиво стряхнул пепел.
— Но хоть что-то он все-таки рассказывал о своей молодости?
Василий ответил не сразу. Но пауза, которую сам он создал, угнетала его. Любой посторонний звук словно касался его обнаженных нервов. Где-то внизу, под окном негромко заурчал мотор автомобиля. Над городом стоял легкий шум. «А ведь с подполковником, — подумал Василий, — можно разговаривать, не то что с этим Субботой…»
— Дедушка говорил, что жил сначала в Виннипеге.
— В двадцатые годы?
— Наверно.
— Приблизительной даты его выезда за границу не знаете?
— Вскоре после гражданской войны.
— Он принимал в ней участие?
— Об этом не рассказывал. Но тогда ведь мало кого события не коснулись.
— А на чьей стороне?
— Думаю, если бы на нашей, так раньше вернулся бы или совсем бы не уезжал.
Коваль про себя похвалил парня за такой ответ, а вслух сказал:
— Всякое бывало. Рассказывайте дальше.
— Работал он на хозяина-фермера. Влюбился в его дочь. Да фермер не разрешил ей выйти замуж за бродягу, выгнал его. Дедушка нанялся на стройку, освоил несколько профессий, хорошо зарабатывал. В Канаде рабочие руки тогда в цене были. Потом женился на поповне. С детьми не торопились. Сперва хотели хозяйство нажить. Дедушка открыл свою лавку, машину купил, кару по-английски. Однажды поехал с женой в турне по Америке. Дороги там отличные, машины высокого класса, скорость в сто миль не ощущается. И вот на большой скорости не смог он затормозить. В дерево врезался. Жена погибла, он в больницу попал. Год пролежал, разорился, леченье и лекарства там дорогие. На остатки жениного приданого еще одну лавчонку купил. Новую семью завести не решился, так и состарился в одиночестве. Вот и все, что я о нем знаю.
Подполковник Коваль погасил папиросу, постучал пальцами по столу.
— Что вам больше всего запомнилось из рассказов деда? Что произвело впечатление? Какие-нибудь
