Метрдотель пригласил их за свободный столик возле окна, прислал молоденькую официантку в красивой вышитой блузочке. Та быстро приняла заказ и пошла его выполнять. Впрочем, и Кэтрин, и Андрею Гавриловичу было не до ужина, и они заказали только шампанское и фрукты.
До прихода официантки сидели, обмениваясь короткими незначительными фразами, не имея сил сосредоточиться на чем-либо одном, отобрать в веренице воспоминаний самое важное, самое главное.
Бокал шампанского не мог опьянить; однако, выпив, они начали разговаривать беспорядочно, временами излишне экзальтированно, не обращая уже внимания на то, что делается вокруг.
Опытный метрдотель, поняв, что за столиком происходит какая-то необычная встреча, никого к ним не подсаживал.
Наконец они заговорили о том, с чего нужно было начинать и что было для доктора самым главным: Кэтрин стала рассказывать о расправах немцев над криничанами.
Андрей Гаврилович ловил каждое слово, переспрашивал, иногда просил повторить ту или иную деталь. Когда миссис Томсон закончила, он сказал:
— Я уже уточнил. Я потому не пришел к тебе в парк, что решил сначала все выяснить. Ты вернула меня к жизни! Теперь я твой вечный должник. — Он немного приподнялся и, перегнувшись через столик, поцеловал Кэтрин руку. — Я все уточнил. Отец не успел сообщить партизанам о том, что людей выгоняют из села, должен был предупредить их по дороге. Но это ему не удалось, и он погиб. — Андрей Гаврилович тяжело вздохнул. — А мама пропала без вести, как и все криничане… Меня нашли наши солдаты. Даже в могилу долетали звуки пушечной канонады. Я лежал там, пока все стихло, а потом стал выбираться. И не смог. Очень ослаб за три дня; наверное, от недостатка воздуха. Отец поставил крест из трубы, чтобы воздух свободно поступал, но все равно его было недостаточно. Одним словом, сам я выбраться не мог. Я очень испугался, чуть с ума не сошел. Артиллеристы, которые стояли в нашем дворе, заметили, как шатается крест на могиле. Удивленные, они сняли его и откопали меня, уже почти без сознания. От испуга я потерял память и речь, меня отправили в госпиталь, где записали под фамилией Найда… Вылечившись, я не пожелал восстанавливать свою фамилию: кому хочется признаваться, что ты сын полицая… А что отец выполнял партизанское поручение, мне и в голову не приходило, хотя он намекнул мне об этом в ту страшную ночь…
— Если бы я знала, что ты не по-настоящему похоронен, — вздохнула миссис Томсон, — может, и моя жизнь сложилась бы иначе.
— Я теперь вторично родился на свет… Благодаря тебе.
В ресторане становилось все более людно и шумно. Все чаще взрывался громом литавр и барабанов оркестр. Даже в узкий проход между столиками то и дело ввинчивались танцоры. Но Кэтрин и Андрей Гаврилович ничего не видели, ничто им не мешало.
И вдруг миссис Томсон услышала имя дочери, произнесенное по-английски:
— О'кей, Джейн!
Это вернуло ее к окружающей действительности. Мигом оглянулась и увидела за соседним столиком высокого рыжего юнца, восторженно аплодировавшего. Проследив за его взглядом, увидела и Джейн, которая экзальтированно дрыгала ногами, выделывая какие-то немыслимые па.
Миссис Томсон догадалась, что дочь пришла в ресторан с новым знакомым, и, узнав в нем англичанина, недовольно поморщилась: уж больно быстро находит она себе поклонников. Может, из-за этого ей до сих пор не посчастливилось выйти замуж. Впрочем, Джейн раньше и не спешила с замужеством. Она считала официальный брак предрассудком и предпочитала вести свободную жизнь в обществе друзей, а не жарить бифштексы законному мужу. Теперь появился Генри — один из последних ее избранников. Генри, возможно, и не был бы последним, если бы не завещание отца, по которому он оставлял дочери свою небольшую ремонтную мастерскую. Условием наследования было замужество. Генри отличался мелочностью, капризностью и безразличием ко всему, кроме денег. Ему повезло с Джейн — он имел такую же механическую мастерскую по ремонту фото— и киноаппаратов и полностью подходил на роль хозяина обоих заведений: англичане чрезвычайно уважительно, даже почтительно относятся к собственности. И Джейн, и Генри восторгались мыслью, что, объединив две небольшие мастерские, станут настоящими предпринимателями.
Когда джаз затих и танцующие разошлись к своим столикам, Джейн подбежала к матери. Она уже давно была в ресторане, давно заметила мать, удивилась, что та сидит с незнакомым мужчиной и не сводит с него глаз. Потом к удивлению примешалось чувство обиды, она приревновала мать к этому чужаку, который сразу ей не понравился; обиделась не за себя, а за покойного отца, и решила не обращать на нее внимания, будто ее здесь нет. Но теперь, когда мать сама бросила на нее вопросительный взгляд, ей ничего не оставалось, как подойти к столику и еле заметным кивком приветствовать ее и собеседника.
— Моя дочь, — сказала Кэтрин доктору, в голосе звучала гордость. — Джейн Томсон. Она прилетела два дня назад, чтобы приглядеть за мной и отвезти домой. Она хорошо владеет украинским. Я сама ее учила, с пеленок.
Джейн еще раз удивилась: всегда сдержанная мать сообщает такие подробности чужому человеку, но не показала этого и снова наклонила голову.
— Какая красавица! — не сдержал своего восхищения врач. Перед ним и в самом деле стояла разгоряченная танцами в душном зале ресторана красивая, стройная, длинноногая девушка в коротком платье спортивного стиля. Правильные черты продолговатого матового лица, короткая мальчишеская стрижка делали ее очень милой, несмотря на немного дерзкий взгляд карих глаз.
— Друг моего детства и юности, — кивнула миссис Томсон в сторону Андрея Гавриловича, который никак не мог оторвать от девушки взгляда. — Я тогда была… как ты, — добавила она, обращаясь к дочери. — Да, да, такая, как ты…
— Вы похожи на мать, — поддержал доктор Кэтрин, решив, что если сейчас схожесть и очень сомнительная, то это за счет разницы в возрасте. Впрочем, Катруся в его воспоминаниях была такой же красавицей, и ему хотелось сказать девушке что-то приятное. — Ваша мама, мисс Джейн, — Андрей Гаврилович был доволен, что не забыл приставить к имени девушки слово «мисс», — ваша мама была такой же живой, энергичной, я сказал бы, даже экспансивной и так же прекрасно танцевала… Вы, может, и сейчас не разучились? — не посмел он обратиться к Кэтрин на «ты» в присутствии дочери.
— Да нет, — вздохнула миссис Томсон. — Давно не танцую… С тех пор, как умер муж… — Она нерешительно отодвинула от стола свободный стул и сказала Джейн: — Садись с нами, милая. Может, выпьешь шампанского?
— Извини, мама… Но меня ждут… — Джейн скосила глаза на соседний столик. — Да и вам буду мешать, — и, не допуская возражений, быстро кивнула доктору на прощанье.
Кэтрин облегченно вздохнула. Да, дочь сейчас была лишней. Разговор миссис Томсон и Андрея Гавриловича продолжался, но что-то уже изменилось в нем, словно с появлением Джейн пролетел в воздухе холодный ветерок, и той откровенной, щемяще ласковой беседы, какая была до сих пор, у них уже не получалось.
6
В какую-то секунду миссис Томсон показалось, что она уснула, сидя в кресле. Но это был не сон, а химерные видения прошлых лет. Мать, эшелон, везущий ее в Германию… Она будто раздвоилась в этих видениях: вот она в середине грязного товарного вагона, набитого до отказа замученными, голодными девушками-невольницами, и в то же самое время будто видит, как тянется этот страшный эшелон просторами Рейнской долины, усеянной красивыми чистенькими селами с домиками под цветными черепичными крышами и высокими колокольнями кирх. Она смотрела вслед поезду, и ей грезилось, что это поплыли вдаль не вагоны, а ее пропащие годы, ее искалеченная войной молодость.
После встречи с Андреем у нее разболелось сердце, и она приняла успокаивающие пилюли, которые и поставили ее на грань между сном и явью. Такое легкое забытье восстанавливает силы… Спасибо Роберту — он готовит для нее в своей лаборатории лекарства, каких не купишь ни в одной аптеке. Что бы она делала, если бы не сын! Хоть много задал он ей хлопот и тревог, пока вырос, но вот имеет сатисфакцию от
