— Почти рядом… — махнул рукой Коваль. — Я имею в виду не только дачи. Вы же встречались тут…
— В таком случае — конечно, — согласился мужчина. — Хороший был человек… Говорите, знали Бориса Сергеевича?
— Не очень чтобы…
— А говорите «знал»! — Мужчина свысока посмотрел на Коваля. — Несчастливый он был. Неудачник. Но человек честный и прямой. Ни на какие сделки не шел. Поэтому и в жизни не везло. Вот так… — И он допил свою кружку.
Коваль решил, что разговор стоит продолжить. Собственно, он хотел поговорить с продавщицей местного ларька о том вечере, когда погиб Залищук. Но ларек был закрыт на обеденный перерыв, и у Дмитрия Ивановича было достаточно времени, чтобы выслушать этого человека. Непринужденная беседа с теми, кто своими глазами наблюдал событие или хотя бы слышал о нем из первых уст, часто давала больше, чем самый усердный допрос или розыск. Во всяком случае, могла дать дополнительную информацию. Поэтому, поручив лейтенанту Струцю заняться Крапивцевым, сам Дмитрий Иванович, как он выразился, пошел «в народ».
— Меня зовут Дмитрий Иванович, — сказал Коваль. Предусмотрительно не назвал фамилию, ибо уже стал «жертвой» нескольких очерков в «Вечерке», которую читают все — от пенсионеров до милиционеров. — Вот беседуем, а…
— Петр Емельянович, — поспешил отрекомендоваться дачник. — Может, еще по одной? Жара какая!
— Именно это я и хотел предложить, — засмеялся Коваль, беря со столика кружки.
— Нет, нет, — возразил сосед. — Я предложил первый. Ваша в правой, свою — смотрите — держу в левой.
Коваль улыбнулся и разрешающе махнул рукой.
Возле буфетной стойки уже образовалась небольшая очередь, и пока Петр Емельянович стоял там, Коваль рассматривал новых посетителей. Это были строители, судя по их запачканной мелом, цементом и кирпичным крошевом одежде. На левом берегу Днепра начиналось большое строительство, и машины с цементом, арматурой, кирпичом, готовыми блоками, поднимая серую пыль, грохотали по короткой улочке, которая вела от станции метро к Русановским садам. Шаг за шагом белые многоэтажные великаны приближались к дачам. Уже были оставлены хозяевами обреченные на слом домики бывшей Никольской слободки. Наспех забитые досками, они мертво смотрели друг на друга пустыми окнами.
Петр Емельянович принес пиво, поставил перед Ковалем кружку и с таким заискивающим видом сказал при этом: «Ваша в правой руке», что подполковник заподозрил, уж не догадался ли тот, кто перед ним.
Постепенно Коваль снова перевел беседу на интересующую его тему.
— Вы ничего не знаете, — таинственным шепотом заговорил Петр Емельянович. — Борис не просто умер. Его отравили. — Он умолк и огляделся, словно боялся, что его подслушают. Потом придвинулся к Ковалю. — Вы мне симпатичны… Я вам скажу. О Борисе только я догадался…
— Да? — засомневался Коваль. Он понял, что про эксгумацию трупа Залищука здесь все уже знают.
— Истинно говорю. А потом и милиция догадалась и выкопала, чтобы проверить.
— И что же?
— Подтвердилось. Скажу вам, Дмитрий…
— Иванович, — подсказал Коваль.
— Так вот, Дмитрий Иванович, подтвердилось. А кто отравил — загадка.
— Безусловно, — согласился Коваль.
— Вы тоже слышали? — удивился собеседник.
— Краем уха.
— И кто же, по-вашему?
— Если бы я знал, — искренне вздохнул Дмитрий Иванович.
Петр Емельянович еще ниже склонился к Ковалю и прошептал:
— Я и об этом догадываюсь.
Дмитрий Иванович развел руки и посмотрел на собеседника с таким почтением, что тот еще больше заважничал.
— Сосед его, Крапивцев.
— Да ну? — удивился Коваль. — Сосед? Как же так?
— Тяжелый человек.
— А милиция?
— Не догадывается… Да что ей… Не напиши люди, закопали бы навечно беднягу Бориса… Милиция старается побыстрей все закрыть. Чтобы мороки было меньше.
Дачник засмеялся, и подбородок его опять округлился.
Коваль вынужден был тоже улыбнуться…
— А зачем это ему, соседу?
— Крапивцеву?.. Там тонкое дело… Давайте еще по одной? А?
— Теперь я беру. — Коваль, взяв кружки и подражая соседу, сказал: — Правая — ваша, левая — моя.
В пивной прибавилось посетителей, исчезли запыленные цементом и мелом комбинезоны: окончился обеденный перерыв. Новые люди не интересовали Коваля. Не ради них он приехал сюда.
— Крапивцев, — распалялся собеседник Коваля, — это такой… Ему все земли мало… Как только его приняли в наш садовый кооператив! Одни деньги волнуют. С каждого сантиметра сдирает… Вот и задумал прикупить участок Бориса Сергеевича. У того все запущено… Трава, сорняки. Лето, весну и осень живут, но рук не прикладывают. Оно, конечно, так неправильно, но спину гнуть и семью губить на этой земле, как делает Крапивцев, тоже не по-людски. Жадность человека съедает. По-моему, не мог смотреть, что у соседа земля гуляет. Спать не мог, дышать не мог, жить не мог… — Петр Емельянович отпил из кружки и, облизав губы, важно добавил: — Инфляция души произошла…
— Но чтобы убить за это человека… — недоверчиво произнес Коваль.
— Можете себе представить… Я читал, кажется, у Эдгара По, — я сам экономист, сейчас на заслуженном отдыхе, пенсия приличная, время есть, читаю… Так вот, Дмитрий Иванович, там один человек не мог терпеть соседа только потому, что у того было круглое лицо. Как полная луна. И вот не выдержал, выстрелил из ружья в соседа. Психологический рассказ. Произошла инфляция души — и все!.. — Петр Емельянович, которого Коваль мысленно называл Мефистофелем, замолчал и припал к кружке. Затем, отставив ее и вытерев губы, многозначительно заметил: — А тут дело посерьезнее, чем какая-то физиономия. Еще Толстой писал о власти земли над крестьянином. Все классики разве не об этом писали? Почитайте Ольгу Кобылянскую, ее «Землю». Брат на брата шел…
— Классики писали, — согласился Коваль. — А Крапивцев родом из села?
— Куркуль…
— Трудно поверить вашим словам, — нарочито резко возразил Коваль. — Ерунда это!
— Вы не понимаете простой вещи, — завелся Петр Емельянович. — Теперь ему легче участок к рукам прибрать.
— Не понимаю. Каким образом?
— Очень просто. Таиска хотела когда-то продать дачу Крапивцеву. Беднота же! Обрабатывать не могут. С соседями скандалы. А Борис — ни в какую… А теперь зачем она ей, эта дача. Тут еще сестра приехала из капстраны. Вдруг заберет с собой. А Крапивцев — первый покупатель…
— Не продаст она ему, — возразил Коваль. — Если отравил мужа.
— А это не доказано… Он и похороны взял на себя. Таисия без памяти лежала. И поминки устроил — они же вроде бы друзьями были. Хотя и ругались, но Борис частенько у соседа выпивал. На могиле Крапивцев слово сказал и слезу пустил… Нет, она только ему продаст.
— А как он на себя оформит?
— Зачем на себя? — удивился непонятливости Коваля Петр Емельянович. — Если на себя не сможет,
