Все выдумки родичей. Откуда они знают, из какого ружья выстрелили? Прослышали, что Юрась ездил с моим ружьем, узнали, что в мое дежурство в журнале не записано, что в ту ночь я выполнял поручение начальника в Херсоне, вот и пустили слух. А брехня не ходит пешком, на крыльях летает.
— Но говорят, милиция уже установила, что из твоего ружья.
— Никто не установил. Услышали, что милиция взяла на экспертизу, вот и плетут невесть что. Мне никто ничего не сказал.
Комышан снял сапоги, докурил сигарету и сел рядом с женой.
— Подрался твой Петро с кем-нибудь, водился со всякими подонками. Полез в чужие сети и ловушки. Вот его и подстрелили. Больше, чем он, никто в чужие капканы не лазил.
Настя терпеливо слушала мужа. По выражению ее неподвижного лица нельзя было понять, согласна она или нет. Думала свое. В глубине души допускала, что Андрей мог убить в сердцах. Давно враждовал с Чайкунами, и только неотвратимая судьба свела его с нею, Настей. На селе думали, что их брак помирит враждовавшие семьи. Но уже на свадьбе, когда Чайкуны и Комышаны расселись по разным углам, Настя поняла, что нечего и думать о мире и дружбе, и облегченно вздохнула, когда Чайкуны, выпив и не учинив драки, демонстративно покинули гулянье.
Да, Настя знала, что у мужа с Петром были свои старые счеты…
— А чего тебе приспичило ехать в Херсон?
— Сказал же… начальник просил гостей встретить и устроить на отдых в Гопри… Они ночью приехали на машине…
— Твое счастье, а то бы и тебя таскали.
— Как раз собирался дежурить, но когда позвонили, Сирый без меня поехал.
— А Иван говорит, что ты был на воде…
— Дурной твой Иван, так ему и скажи! Дурак, да и только!
— Ну, если люди, которых ты устраивал в Гопри, подтвердят, что был с ними, тогда хорошо.
При этих словах Настя внимательно посмотрела на мужа.
Он понял, что жена не очень верит его словам. Начал раздеваться, устало зевая и показывая, что ему не до разговоров.
— Бедный Юрась, — сказала Настя. Андрей заметил, как ее потемневшие глаза снова заголубели. — Только из армии — и сразу такое…
— Я заплатил за него штраф, чего ты волнуешься! Если бы не Сирый, могло обойтись. Я тоже никого не милую, но различаю, где злостно, а где случайно, впервые человек оступился. Всех стричь под одну гребенку нельзя… А вот Сирый ничего не хочет знать. Свинья! Хотя бы ради нашего служебного авторитета не поднимал скандала! Теперь вишь как чешут языками. Я-то хотел Юрася в инспекцию устроить… Уже договорился…
Андрей залез под одеяло.
В это время скрипнула дверь в сенях. Кто-то вошел в переднюю.
— Это ты, Юрасик? — спросила Настя. — Зайди к нам.
Юрась задержался на пороге. Был в старенькой одежде, — видно, собрался на лиман.
— Присядь на минутку, — ласково попросила Настя. — Тебя в милицию не вызывали?
Юрась пожал плечами.
У него не было страха перед милицией. Когда-то сам хотел пойти в милиционеры. Нравилась форма и фуражка с гербом, мальчишеское воображение рисовало отчаянные подвиги, задержание преступников. Но в милицию, как ему сказали, брали только тех, кто отслужил в армии. Понемногу в его воображении романтические картины поблекли, а когда в часть пришло письмо и он прочел, что видели в Белозерке в милицейской форме бывшего одноклассника, рохлю Ваську, эти мечты и вовсе развеялись. Уж не Васька ли теперь будет допрашивать его о ночном происшествии на лимане?
— Кое-кого уже вызывали, думала — тебя тоже, — сказала Настя.
— Еще спросят, — буркнул Андрей. — Не понимаю, зачем было переться ночью в плавни и нарушать закон? А хотел еще в рыбинспекторы идти. Опозорил и себя, и меня.
Юрась ничего не ответил. Этот упрек он уже слышал.
— Тебе что, деньги были нужны? — поинтересовалась Настя. — Неужели не понимал, что могут поймать? Где бы ты что продал…
— Другие находят, где продавать, вот и я нашел бы. Всего один раз, — сказал Юрась.
— Ну, ты оставь других… Ты за себя отвечай, — сердито буркнул старший Комышан.
— Мог бы мне сказать или Андрею, — кивнула Настя на мужа. — Выручили бы… Поди дома живешь, не у чужих… Зачем тебе были эти хлопоты, Юрась, эти деньги? А?
Юрась молчал.
— Я же гадалка, все знаю, — улыбнулась Настя, и ее голубые глаза потеплели. — Девушке на подарок?
Настя заметила, что при этих словах Андрей как-то особенно пристально посмотрел на брата, а Юрась, будто конь норовистый, упрямо дернул головой. В комнате вдруг словно потемнело. Насте показалось, что между братьями проскочила какая-то недобрая искра, причина которой ведома только им.
— Мне здесь некому подарки носить, — медленно произнес Юрась.
— Сколько раз ты стрелял? — вдруг тихо спросил Андрей, и в голосе его послышалось какое-то напряжение; он, казалось, боялся ответа.
— Сколько? — переспросил Юрась. — Один, когда ондатру подстрелил, другой — в воздух, когда Сирый погнался…
В памяти Юрася вновь встала злополучная ночь: темнота словно поглотила мир, лодка с выключенным мотором тихо покачивалась на воде, в камышах шла своя суетная жизнь, потом едва слышимое движение ондатры… и выстрел, который гулко разорвал тишину и на миг ослепил… И бешеный побег от Сирого, рев моторов, удары лодки о волны, бьющие в лицо брызги; еще один выстрел — и внезапно заглохший мотор, когда чуть не выбросило за борт…
Андрею же представилась несколько иная картина: ночь, темень, камыши. Юрась хотя и облазил до армии плавни, но, видно, забыл, что в них можно натолкнуться не только на вепря, но и на преступника — браконьера. Очистил чужую вершу — откуда же тот осетрик! — а может, и на ловушку чью-то набрел. В него могли выстрелить, но не попали, а он в ответ пальнул…
Убить не хотел, выстрелил просто со страха, но слепая пуля нашла свою жертву — Петра Чайкуна. За выстрелом Юрась мог и не услышать, как тот упал в воду…
Подумал, какие страшные схватки иногда происходят в плавнях, особенно по весне, когда идет рыба. Три года тому назад исчез милиционер Тимченко. Труп случайно нашли через много месяцев водолазы; собственно, не труп — обглоданный раками да рыбами скелет. Браконьеры обмотали беднягу сетью, наложили камней и бросили в залив, поэтому и не всплыл… А еще раньше бесследно исчезли в плавнях два молодых рыбинспектора — будто их и не было на свете. Вода все скрыла. В прошлом году в этом глухом закоулке на острове произошла целая битва: одни браконьеры пытались ограбить других…
— А третий и четвертый раз в кого стрелял? — уверенно спросил Андрей Степанович.
— Я стрелял два раза, — стоял на своем Юрась.
У него перед глазами были две ночи. И более четкой была та — под окном Лизиной комнаты, — которая, казалось, перевернула его жизнь.
— Меня, брат, не проведешь, — сказал старший Комышан, — использовано четыре патрона… Да ты не бойся, — добавил он, заметив, что Юрась побледнел. — Мы с Настей тебя не выдадим… Думаем, как помочь.
Андрей не мог и допустить, что Юрась побледнел не от страха, а от вспыхнувшей в нем ненависти. После той ночи Юрась старался избегать брата и не разговаривать с ним. И сейчас ему было противно видеть разобранную постель и брата с обнаженной волосатой грудью.
— А я не прошу помогать! — сердито бросил он. — Не ел чеснока и не воняю…
— Не горячись! — оборвал его Андрей. — Когда посадят, запоешь по-другому.
— Ну вот, сразу в тюрьму! — вмешалась Настя, увидев, что у братьев уже искры сыплются из глаз.
