— Нет, — отказалась Файер. — Я сама виновата, забыла, что сейчас осень.
Не обращая внимания на ее возражения, принц помог ей надеть плащ, который оказался ей сильно велик и окутал теплотой, такой же приятной, как и его запах — запах шерсти, походных костров и лошадей. «Спасибо», — мысленно прошептала она ему.
— Кажется, — помедлив, сказал Бриган, — сегодня нас обоих мучают серьезные думы.
— И что же в мыслях у вас?
Снова этот печальный смешок.
— Ничего веселого. Пытаюсь найти способ избежать войны.
— А, — на мгновение Файер забыла о своих горестях.
— Бесплодные рассуждения. Никак ее не обойти, когда двое противников роют землю, готовые к бою.
— Вы же понимаете, что это не ваша вина.
Он бросил на нее взгляд.
— Читаете мои мысли, миледи?
— Скорее, просто удачная догадка, — улыбнулась она.
Он улыбнулся в ответ и поднял лицо к небу.
Насколько я понимаю, вы цените собак выше платьев, миледи.
Файер рассмеялась и почувствовала, как от сердца отлегло:
— Кстати, я объяснила ей про чудовищ. Кое-что она уже знала; кажется, ваша домоправительница много всего ей рассказывает.
— Тесс, — кивнул Бриган. — Она заботилась о Ханне с самого ее рождения, — поколебавшись с мгновение, он продолжил непроницаемым тоном: — Вы с ней познакомились?
— Нет, — призналась Файер. И действительно, эта женщина всегда смотрела на нее холодно — если вообще смотрела. И, судя по вопросу, Бригану это было известно.
— Мне кажется, Ханне полезно с ней общаться, — проговорил Бриган, — она может рассказать ей о давних временах, а не только о том, что было тридцать лет назад. А сама Ханна обожает Тесс и ее рассказы. — Зевнув, он провел рукой по волосам. — Когда вы собираетесь применить новую стратегию допроса?
— Думаю, завтра.
— Завтра, — повторил он со вздохом. — Завтра я уезжаю.
Глава девятнадцатая
В скором времени Файер знала о самых незначительных предпочтениях и привычках Мидогга, Гентиана, Маргды, Гуннера, всех их домашних и гостей больше, чем кому-либо когда-либо пришло бы в голову выяснять. Ей рассказали, что Гентиан честолюбив, но порой немного легкомыслен, из-за проблем с желудком не ест ничего жирного и пьет только воду. Что Гуннер, его сын, умнее отца и достойный воин, а в вопросах вина и женщин весьма воздержан. Мидогг же — наоборот, не отказывает себе ни в каких удовольствиях, щедр к фаворитам, но с остальными скуп. Маргда скупа со всеми, включая себя, но питает широко известную слабость к хлебному пудингу.
Эти сведения ничего не стоили. У Клары с королем были дела поважнее, чем сидеть и выслушивать подобные откровения, а Гаран по-прежнему был прикован к постели. Все чаще Файер оставалась в комнате для допросов один на один с пленниками — если, конечно, не считать Музы, Милы и Нила. Бриган приказал им троим сопровождать Файер во всех засекреченных начинаниях, и большую часть дня они проводили рядом с ней.
Иногда к стражникам присоединялся Арчер. Он попросил позволения присутствовать на допросах, и Клара разрешила — походя разрешила и Файер. Она не возражала против его присутствия, понимая, что ему любопытно, вот только ей не нравилось, что и Клара появлялась куда охотнее, если приходил Арчер.
Сам он все это время был тих и неразговорчив, а мысли прятал за запертой дверью, но иногда наружу в свойственной ему манере прорывалась растерянность. Файер же относилась к нему со всей нежностью, на которую была способна, по достоинству оценив его сознательные старания подавить природную гневливость.
— Сколько еще ты сможешь оставаться при дворе? — спросила она его как-то, чтобы он понял, что на самом деле ей все же не хочется, чтобы он уезжал.
Арчер смущенно откашлялся.
— Жатва уже позади, так что Брокер сам справляется с делами. Пока что спешки нет, если только при дворе желают моего присутствия.
Она ничего не ответила, а вместо того коснулась его руки и спросила, не хочет ли он вечером поприсутствовать на допросах.
Ей рассказали, что Мидоггу особенно нравится вино, подпольно доставленное с какого-то неизвестного пиккийского виноградника, где рано настают холода и виноград оставляют мерзнуть на лозах, и что Маргда и ее муж, пиккийский мореход, по слухам, без ума друг от друга. Наконец, уже почти отчаявшись, она узнала кое-что полезное: имя высокого, темноглазого лучника, мастера своего дела и вероятного обладателя седых волос.
— Да это Джод, — хмыкнул рассказчик. — Знал я его лет двадцать тому назад. Сидели вместе в темницах старика Накса. Его за изнасилование упекли. Не знал, что он хворает. Ну да ничего странного, учитывая, как мы кучами валялись друг у друга на головах, — такие дела там творились! Ну, тебе-то, чудовищное отродье, это хорошо должно быть известно.
— Где он сейчас?
С этим пленником говорить было не просто не легко, а отвратительно. При каждом новом вопросе он принимался бороться с ее властью, а проигрывая, покорялся, пристыженный и полный злобы.
— Мне-то почем знать? Надеюсь, отстреливает где-нибудь пожирателей чудовищ, таких вот тварей, как ты. Хотел бы я посмотреть, как он…
За этим последовало такое подробное описание, что Файер даже не сумела до конца закрыться от злобы, которой оно сочилось. Но подобные речи из уст пленников только закаляли ее, делая терпеливой, хоть и расстраивая. Ей казалось, что они имеют право на такие слова — единственный способ защититься от вторжения. И конечно, на свободе эти люди стали бы для нее такой угрозой, что ей пришлось порекомендовать для некоторых из них пожизненное заключение — и это тоже не помогало уменьшить чувство вины. Да, на свободе они не принесли бы человечеству большой пользы, и все же именно ее присутствие и действия провоцировали их, вытаскивая из глубин на поверхность такие бесчеловечные низости.
Сегодняшний узник зашел особо далеко — и в какой-то момент Арчер, не выдержав, шагнул вперед и заехал ему кулаком в лицо.
— Арчер! — воскликнула Файер. Пленник лежал на полу с туманом в глазах и окровавленным лицом. Она тут же приказала тюремщикам поднять его и увести. Когда они удалились, Файер молча уставилась на Арчера, сначала изумленно, а потом яростно, слишком разозлившись, чтобы доверять своему языку.
— Прости, — угрюмо сказал он, рывком ослабляя воротник, как если бы тот душил его. — Этот вывел меня больше, чем другие.
— Арчер, я даже не могу…
— Я же сказал, прости. Больше не повторится.
Скрестив руки на груди, Файер продолжала прожигать его взглядом, пока он не отвел глаза. Через пару мгновений Арчер внезапно начал улыбаться и, печально вздохнув, покачал головой.
— Мне кажется, я продолжаю творить глупости, просто чтобы увидеть тебя сердитой, — проговорил он. — Ты такая красивая, когда злишься.
— Ох, Арчер, — отрезала она, — заигрывать будешь с кем-нибудь другим!
— Что ж, если это приказ… — едко парировал он. Дурацкая ухмылка застала ее врасплох, так что ей
