— Катса, что, во имя Лионида, ты творишь?
— В каком смысле? Я поймала нам гуся.
— Почему не ножом? Ты стоишь в пруду мокрая насквозь.
— Это всего лишь вода, — сказала она. — Все равно пора было устроить стирку.
— Катса…
— Я хотела посмотреть, смогу ли, — перебила она. — Что если мне когда-нибудь придется добывать еду без оружия? Полезно знать, как поймать гуся голыми руками.
— Ты могла подстрелить его прямо из лагеря, через пруд. Даже я видел, куда целиться.
— Зато теперь я знаю, что могу, — просто сказала она.
Покачав головой. По протянул руку.
— Вылезай, пока не простудилась. А это отдай мне. Я его ощиплю, а ты переоденешься во что-нибудь сухое.
— Я никогда не простужаюсь, — сказала Катса и побрела к берегу.
В ответ он рассмеялся.
— Ох, Катса. Конечно же никогда, — он взял гуся у нее из рук. — Ты еще в настроении побороться? Можем провести тренировку, пока гусь жарится.
Теперь, когда правда о его истинном преимуществе раскрылась, в поединках многое изменилось. Стало ясно, что удары для отвода глаз — пустая трата сил. Умом его не победить, тут не поможет никакая светлая голова. Единственными преимуществами Катсы остались темп и ярость. И теперь, зная это, было намного легче продумывать стратегию. Она не тратила время на фантазию, а просто молотила его так быстро и сильно, как только могла. Пусть он знал, куда она хотели ударить в следующий раз, но после шквальной атаки просто не успевал реагировать, не мог двигаться с такой скоростью, чтобы успеть защититься. Пока они сражались и боролись, солнце закатилось, наступила ночь. Он снова и снова объявлял себя побежденным и поднимался на ноги, сквозь смех постанывая от боли.
— Для меня это хорошая практика, — сказал он, — но не могу понять, в чем тут польза для тебя, если не считать удовольствия сделать из меня котлету.
— Нужно придумать какие-нибудь новые приемы, — предложила она. — Что-нибудь, чтобы оба наших Дара потрудились.
— Попробуй победить меня теперь, в темноте. Увидишь, наши шансы заметно сравняются.
Это оказалось правдой. Вокруг них сомкнулось ночное небо, черное небо без луны и звезд. В конце концов Катса перестала что-либо видеть, от По остались только смутные очертания. Била она теперь приблизительно, по ощущениям. Он знал об этом и двигался так, чтобы сбить ее с толку. Его оборона стала сильнее, а удары беспрепятственно достигали своей цели.
В какой-то момент Катса остановила его.
— Неужели ты настолько четко ощущаешь мои руки и ноги?
— Руки и ноги, пальцы на них, — ответил По. — Ты так материальна, Катса, в тебе столько физической энергии. Даже твои эмоции иногда кажутся осязаемыми.
Покосившись на него, она на мгновение задумалась.
— А смог бы ты драться с завязанными глазами?
— Никогда не пробовал… да и не сумел бы попробовать, не вызвав подозрений. Но да, смог бы, хотя на плоской поверхности было бы проще. Почва здесь, в лесу, ощущается слишком неоднородно.
Катса окинула взглядом черный силуэт на фоне еще более черного неба.
— Прекрасно, — сказала она. — Это просто прекрасно. Я тебе завидую. Нам нужно чаще сражаться по ночам.
Он засмеялся.
— Я не возражаю. Будет приятно иногда побыть атакующей стороной.
Они боролись еще недолго, до тех пор, пока оба не споткнулись об упавшую ветку и По не приземлился на спину, оказавшись наполовину в пруду. Он встал, отплевываясь.
— Думаю, мы достаточно повалялись в темноте, — сказал он. — Может, посмотрим, как там гусь?
Гусь аппетитно шипел на огне, Катса ткнула в него ножом, и мясо легко отделилось от кости.
— Готов, — оценила она. — Давай я отрежу тебе ножку.
Когда она подняла глаза на По, он стягивал через голову мокрую рубашку. Катса приказала себе очистить разум. Очистить до состояния белого листа бумаги, неба без единой звезды. Он подошел к костру и присел перед ним, вытер мокрые руки и стряхнул воду в огонь. Она уставилась на гуся и принялась сосредоточенно отрезать ножку, мысленно представляя самое пустое выражение на самом пустом лице, какое только могла себе представить. Подумала о том, что вечер выдался прохладный. Подумала, что гусь получился шикарный и нужно съесть как можно больше — нельзя разбрасываться едой.
— Надеюсь, ты голоден, — сказала она ему. — Не хочется, чтобы такой гусь пропал.
— Умираю от голода.
По-видимому, он собирается сидеть у костра, голый по пояс, пока не высохнет. Катсе бросился в глаза рисунок у него на руке, и она, глубоко вздохнув, представила себе пустую книгу, в которой были одни чистые страницы. Но тут ее внимание привлек такой же рисунок на другой руке, и любопытство взяло верх. Не в силах удержаться, она покосилась на руки. Это было не страшно, это было нормально. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы заинтересоваться этими странными знаками, нарисованными у него на руках. Темные широкие полосы, словно ленты, обвивали руки там, где мускулы плеча переходили в мускулы руки. Ленты, по одной на каждой руке, были разрисованы сложным узором, возможно, разноцветным — в свете костра трудно было разглядеть.
— Это лионидское украшение, — пояснил он, — как кольца в ушах.
— Но из чего оно? — спросила Катса. — Это краска?
— Что-то вроде пигмента.
— И не смывается?
— Годами.
Покопавшись в одной из сумок, По вытащил сухую рубашку. Пока он надевал ее через голову, Катса представляла себе огромное поле чистого белого снега, а потом с облегчением вздохнула и протянула ему гусиную ножку.
— Лионидцы обожают украшения, — сказал он.
— А женщины носят такие рисунки?
— Нет, только мужчины.
— А простолюдины?
— Все.
— Но их ведь никто никогда не видит, — сказала Катса. — Лионидская мужская одежда не открывает руки до плеч, так ведь?
— Нет, — согласился По. — Не открывает. Это украшение мало кто видит.
В его мерцающих от пламени глазах мелькнула улыбка.
— Что? Чего ты ухмыляешься?
— Предполагается, что это украшение — для моей жены.
Катса чуть не уронила нож в огонь.
— У тебя есть жена?
— Великие моря, нет! Ты что, Катса? Не думаешь, что я бы о ней упомянул?
Он рассмеялся, и она фыркнула.
— Никогда не знаешь, о чем ты решишь упомянуть, а о чем нет, По.
— Они предназначены для глаз моей предполагаемой жены.
— И кто ею будет?
Он пожал плечами.
— Я никогда не думал о том, чтобы жениться.
Катса перешла на его сторону костра, отрезала себе другую гусиную ножку, вернулась обратно и снова села.
