Какой-то невидимый режиссер свел воедино окончание рассказа с завершением обеда. Я поблагодарил своего собеседника за совместное участие в трапезе и за интересный рассказ, поле чего мы тепло попрощались. Меня он знал как участника конференции, имя которого и происхождение стояли в программе. Мне же он представился как бывший сотрудник Государственного департамента. Оставлять визитную карточку посчитал излишним.
Из ресторана возвращались пешком, и всю дорогу до гостиницы я размышлял над тем, чего было больше в только что выслушанном рассказе: зависти, осуждения или чего-то другого. И только войдя в холл гостиницы, я неожиданно четко представил себе душевное состояние американца, которое сформулировал его же словами: то была сумма от сложения сочувствия и презрения.
В тот же вечер для участников конференции был устроен ужин, который оставил у меня приятные ощущения и, одновременно, вызвал отвратительные воспоминания.
Общение с иностранцами в Америке имеет особый аромат. Невольно воспринимаешь иноземцев, как, впрочем, и самого себя, пришельцем из другого мира, что, несомненно, роднит с ними.
— Извините, я хорошо знаком с г-ном Баром еще по временам, когда я работал в германском посольстве в Москве. Он тогда, как вы знаете, часто приезжал по делам в Россию и, естественно, регулярно навещал наше посольство. Там мы с ним и познакомились.
Услышав хорошо понятную немецкую речь, я с радостью закивал головой.
— Мы только что общались с г-ном Баром, и он сказал, что вы здесь. — Я охотно подтвердил факт моего присутствия в Америке. — Мне давно хотелось познакомиться с вами, — и он протянул мне руку. — Завидую! Вы с Баром, что называется, желали историю, а это не всякому дается. Конечно, популярности Горбачева у немцев теперь уже вряд ли кому-либо из русских удастся достигнуть, но и вас немецкая история не забудет.
Я уже слышал однажды нечто подобное. Но тогда и на сей раз я не нашел ничего лучшего, чем промолчать.
— Поверьте, — не унимался он, — я знаю, у вас в России предпочитают отдавать должное сегодняшнему дню. А у нас, немцев, хорошая память, и мы умеем отдавать должное прошлому.
Человек слаб, и я, не желая отделять похвалу от лести, был готов приписать сказанное себе. Но тут же был водворен на место. Оказалось, что все благородные чаяния современных немцев были вновь направлены в адрес М. Горбачева. У меня никогда не было желания оказаться в компании последнего президента развалившейся России, и я завершил с благожелательным немцем, несомненно, приятный для меня диалог, особенно в части, касавшейся моих пусть скромных заслуг перед историей становления российско-германских отношений. Удовлетворенное тщеславие или что-то в этом роде наполнили мою душу благодатным теплом, и я был далек от мысли, что именно в этот день, когда все складывалось для меня вполне удачно, какие-то обстоятельства смогут возродить в памяти крайне неприятный эпизод из моей жизни.
Мне нравится манера американцев начинать диалог с незнакомым человеком как продолжение уже давно начатого. А поскольку в английском языке нет понятий «ты» или «вы», то обращение «look» — «Посмотри» или «Послушай!» я воспринимаю как переход на «ты», что мне, откровенно говоря, тоже импонирует.
— Я уже второй день ищу подходящий момент, чтобы поговорить, — атаковал меня совсем немолодой американец с очень подвижным лицом и живыми глазами, который сразу же подкупил меня необыкновенным запасом энергии и активности. Как и многие, вместо визитки он сунул мне руку и невнятно произнес свою фамилию, уверенный в том, что тем, кому надо, она должна быть и без того хорошо известна. — Я не силен ни в политике, ни в немецком языке, — начал он, — и вчера молодые помогли мне, так сказать, пролистать книгу «Тайный канал» на немецком. — Он кивнул в сторону нескольких молодых ребят, что-то активно обсуждавших недалеко от нас. — Почему вы не сказали нам тогда, в 70-х годах, о чем вы шептались за нашей спиной с нашими союзниками — западными немцами, хотя бы в том объеме, в каком ты написал об этом в книге? Мы бы оставили вас в покое, сохранив для других дел массу средств и времени.
— Во-первых, вы нас об этом не спрашивали, а во-вторых, вы бы нам все равно не поверили.
Он на секунду задумался, затем взял меня за руку и немного приглушенным голосом сообщил:
— А знаешь, пожалуй, ты прав. Наши бы тогда не поверили. Да и сегодня тоже…
— Ну, вот видишь.
— Хотя должен тебе доверительно сказать, что эту кампанию против тебя и твоего коллеги затеяли не мы, а англичане. Они прислали нам ориентировку о том, что двое русских из госбезопасности активно действуют в Германии и, особенно, в Западном Берлине. Они встречаются с высокопоставленными западногерманскими чиновниками из ближайшего окружения канцлера Брандта, а иногда и с ним лично. Англичане даже планировали провести в Западном Берлине мероприятие по вашей дискредитации, чтобы пресечь вашу активность. Мы от каких-либо резких шагов против вас тогда воздержались, но не из-за вас, конечно, — он небрежно махнул рукой в мою сторону. — Наши политики никак не хотели осложнять отношения с руководителями Германии, то есть с ее канцлером. В конце концов, вы вполне выглядели как его гости, и тогда бы… скандал…
— Вполне разумно.
— В общем, никаких резких шагов мы против вас не делали, но следить продолжали, по крайней мере, до моего отъезда из Германии.
— Это трудно было не заметить.
— Ничего удивительного, — признался он, — мы использовали тогда немецких топтунов из берлинской криминальной полиции. Они прекрасно знали город, чувствовали себя дома и поэтому не заботились о том, насколько симпатично они выглядят со стороны. — Он засмеялся, довольный своей шуткой. — А, кроме того, у нас появилась информация… — он странно закрыл один глаз, а второй поднял к потолку, — если я не ошибаюсь, то она потом каким-то образом проскочила и в прессе, информация о том, что в России пачками расстреливают сотрудников госбезопасности, заподозренных в сотрудничестве с иностранной разведкой. Люди не смогли доказать своей невиновности и их, значит, того… Согласен, подозрение — это тупая разрушающая сила, а если оно еще и не обосновано, то может стать колоссальной трагедией,
— Но какое это имело отношение к нам?
— Прямое. В какой-то момент мы, к великой нашей радости, обнаружили, что кроме нас и англичан за вами пристально следят ваши же службы, базирующиеся в Восточном Берлине.
— Допустим, но почему это вызывало радость у вас?
— А как же! Если за вами следят «ваши», значит, они вам не доверяют или, что еще хуже, вас подозревают.
— А дальше?
— А дальше дело рук ваших коллег. Мы проанализировали самые последние прецеденты и пришли к достаточно обнадеживающему выводу: нам ничего не надо предпринимать, разве что немного подождать, и с вами расправятся ваши же коллеги. Известно, что, если кто-то, особенно в период «холодной войны», продолжительное время, а значит успешно поддерживал контакт с противоположной стороной, то он рисковал навлечь на себя подозрения со стороны своих же. И это не только у вас, у нас то же самое.
Если в начале разговора человек вызывал у меня симпатии, то по мере общения отношение мое к нему менялось. А когда он сообщил, что они с радостью ждали расправы над нами, пусть и несостоявшейся, симпатии к нему полностью испарились, и он вдруг превратился для меня в неприятного раздражителя. А когда я попробовал проанализировать неприязнь, неожиданно возникшую к этому человеку, то пришел к печальному выводу: она возникла на базе обстоятельств парадоксальных. В его анализе американец оказался весьма близок к неприятной правде, которую я всеми силами изгонял из моей памяти.
Однажды в середине 70-х годов шеф КГБ Андропов ознакомил меня с телеграммой, полученной из нашей точки в Соединенных Штатах Америки. Источник сообщал, что англичане весьма озадачены активными действиями двух представителей советских спецслужб, которые на протяжении многих лет ведут интенсивные конфиденциальные переговоры с высокорангированными правительственными чиновниками Германии. Опасаясь сговора за их спиной союзников, Англичане предлагали провести совместно с американцами активные мероприятия в отношении двух русских с тем, чтобы пресечь их активность на территории Западной Германии.
— Ну, что ты думаешь по поводу этого, — поинтересовался Андропов, заметив, что я закончил
