имелся земельный участок с домом, подсобными постройками и большим садом. Он был скорняком и торговцем мехами, чрезвычайно энергичным дельцом, сколотившим на военных поставках во время первой мировой войны и в годы инфляции довольно крупное состояние. Как-то раз я посетил его по поручению моей матери. Способ, которым он составил свое состояние – он любил похвалиться своим «чутьем» на доходные сделки, – не был мне симпатичен. Но он не любил нацистов. Он был женат на еврейке из богатой венской семьи. Когда я побывал у него – это произошло примерно за год до нападения нацистов на Польшу, он готовил выезд своей семьи в Англию или в Австралию. Тогда я познакомился с его женой и сыном, которые мне понравились. Поскольку превращение находившейся в Германии собственности в деньги и их перевод за границу требовали много времени, он, так сказать, опоздал на последний поезд – война застала его в Германии. Его жена, сын и несколько ящиков с ценностями находились уже в Англии, а он сам застрял в Рансдорфе под Берлином. И он старался, насколько это было возможно, заниматься своим ремеслом, чтобы пережить войну.
Между прочим, специальное разрешение на выезд из Германии его жены-еврейки и сына со значительными ценностями ему выхлопотал Геринг. Жена Геринга, которая любила дорогие меха, купила в магазине моего родственника на Лютцовплац в Берлине немало дорогих шуб – она являлась одной из его наиболее богатых покупательниц. Сам Геринг также прибегал к услугам этого ловкого дельца, которого очень ценила его жена, – он был хорошим оценщиком дорогих мехов. В этом качестве ему вместе с другими экспертами в 1940 году пришлось сопровождать Геринга в только что захваченный немецкими войсками Париж, чтобы произвести там оценку некоторых меховых изделий. Еще до войны он верноподданнейше, в знак уважения к господину генерал-фельдмаршалу и его очаровательной жене позволил себе преподнести ко дню рождения их пяти или шестилетней дочери Эдды дорогое пальто из горностая. В ответ на это один из адъютантов Геринга быстро раздобыл для его жены-еврейки и сына специальное разрешение на выезд из Германии в Англию. Здесь я был согласен с тем, что иногда цель оправдывает средства.
И вот в те июльские дни 1941 года я поехал к моему дорогому родственнику, которому не вызывавшая сомнений ненависть к нацистам не мешала пользоваться своим «чутьем» и вступать в сделки с такими нацистскими преступниками, как Геринг. Я хотел попросить у него совета, как мне решить жилищную проблему. Я с самого начала исходил из того, что на его большом участке в Рансдорфе найдется местечко и для меня. Мне было известно, что его жена и сын находились в Англии.
После того как он сердечно – должен с признательностью отметить это – приветствовал меня и поведал знакомую мне уже историю о выезде своих жены и сына и о постигшей его самого неудаче, я рассказал ему о своей заботе. Он горячо поддержал мое намерение поселиться где-нибудь в окрестностях Берлина, где опасность попасть под бомбежку была значительно меньшей, чем в городском центре или где-нибудь поблизости от него. Мне показалось, что своим обращением я даже устранял какое-то тревожившее его затруднение. Его беспокоило, что в один прекрасный день к нему могут без спроса вселить какую-либо нацистскую семью из Берлина, лишившуюся жилья в результате бомбежки. Ввиду этого, он, конечно, был рад предоставить имевшееся у него неиспользуемое меблированное жилье в мое распоряжение. В бывшей конюшне он соорудил небольшую квартиру с гостиной, спальней, кухней и ванной. Эту квартиру он с готовностью согласился сдать мне. То, что я работал в МИД, было ему весьма кстати; это обстоятельство могло бы отвести возможные претензии властей в связи с избытком жилья у него, тем более что у меня имелись жена и ребенок.
Плата за это жилье оказалась для меня приемлемой. Рансдорф представлялся мне также подходящим местом жительства для моей будущей деятельности в движении Сопротивления. Поэтому мы сразу же составили и подписали договор о найме мной этой квартиры. У властей не было тут никаких возражений, тем более что я как бывший сотрудник германского посольства в Москве в соответствии с установленным фашистами порядком относился к кругу лиц, имевших преимущественное право на получение жилья. В случае необходимости я мог даже представить соответствующее ходатайство министерства иностранных дел. Кстати, я оставил своему дядюшке на несколько дней список «освобождающихся в ближайшее время квартир». Он еще поддерживал кое-какие связи с еврейскими кругами в Берлине. Возможно, еще можно было предупредить об опасности того или иного из лиц, чьи адреса указывались в списке.
Получив ключи, я вступил во владение своим новым жилищем в Рансдорфе. Оставив там два чемодана, я начал отпуск, специально предоставленный мне как «возвратившемуся из России», и отправился к своей семье.
Восстановление старой связи
Как я уже упоминал, Шарлотта с сыном жила тогда у своих родителей. Они незадолго до того переселились из Бреслау в Ротбах. Раньше эта небольшая деревня называлась Ротзюрбен. Но нацистам такое название не понравилось, и оно было изменено. Родители жены занимали верхний этаж небольшого домика, рассчитанного на две семьи. Домик принадлежал инвалиду-пенсионеру польского происхождения Вробелю. Мой тесть, по специальности почтовый служащий и до прихода нацистов к власти – член организации «Железный фронт», дружил с хозяином дома, который, как и он сам, не являлся нацистом.
Моя жена без особого труда нашла в Бреслау работу в одной из аптек. Арендатор аптеки, беспартийный, был человеком передовых взглядов. В 1933 году я вплоть до утраты связи с окружкомом КПГ ежемесячно получал у него взнос для организации «Красная помощь». Теперь он ходил в форме майора, получив воинское звание, присвоенное ему после призыва на военную службу и назначения начальником фармацевтического снабжения военного округа Бреслау. Узнав от Шарлотты, что я вернулся из Москвы, он очень хотел повидаться со мной. Ему хотелось знать мое мнение об обороноспособности Советского Союза и о том, как долго может продлиться война. Я со своей стороны также был заинтересован в этой встрече и в установлении с ним по возможности длительного контакта. Занимая руководящую медицинскую должность, он должен был быть хорошо осведомлен о потерях фашистского вермахта.
Мы встретились втроем в небольшом винном погребке, который посещали главным образом офицеры. Он заказал для нас небольшой столик. Его политические взгляды, как мне показалось, не изменились. И когда я дал ему понять, что и у меня нет причин менять свое прежнее отношение к нацистскому режиму, он был явно обрадован. Я рассказал ему кое-что об удивительном экономическом развитии Советского Союза, об экономических и человеческих ресурсах этого «континента» социализма и о причинах, по которым Советское правительство, судя по всему, не верило в возможность военного нападения именно в то время, когда оно произошло.
Я рассказал ему также о том, как планировалось по времени предпринятое с превосходством в силах нападение. Поскольку уже было очевидно, что намеченный план сорван – это подтверждалось и его сведениями, – я высказал мнение, что нацистская Германия уже не сможет выиграть войну. Ибо действие долгосрочных факторов силы Советского Союза, включавших в себя огромные ресурсы и резервы, полностью скажется в ближайшие годы. В то же время, очевидно, не принятые гитлеровцами в расчет большие людские и материальные потери на востоке будут постоянно ослаблять положение Германии. О том, сколь затяжной после явного провала «блицкрига» окажется война, у меня не было сколько-нибудь ясного представления. Мне, сказал я, ясно лишь то, что, несмотря на все победные реляции, финалом этой войны будет не победа гитлеровской Германии.
Майор в целом согласился с такой оценкой. Она, заметил он, в основном соответствует и его наблюдениям в его сфере деятельности, то есть в снабжении армии и военных госпиталей медикаментами, перевязочными материалами и медицинскими инструментами. Ежедневные потребности фронта в несколько раз превышают предусмотренный объем поставок медицинских материалов, и уже теперь возникли трудности со снабжением ими. В этой связи он сообщил мне цифры больших потерь, которые несли воинские соединения, сформированные в военном округе Бреслау, а также потерь вермахта в целом. Поскольку, как следовало из имевшейся у него информации, еще не было осуществлено сколько-нибудь серьезных мер по подготовке к зимней военной кампании, то, если моя оценка силы сопротивления Советского Союза верна, обстановка в сфере его деятельности может серьезно осложниться.
Эту содержательную беседу, которая время от времени нарушалась лишь обслуживавшим нас кельнером, мы завершили договоренностью о продолжении наших контактов, с тем чтобы обмениваться информацией и оценками обстановки.
