Клинком разрубил он у матери грудьИ с ношей заветной отправился в путь:Он сердце ее на цветном рушникеКоханой приносит в косматой руке.В пути у него помутилось в глазах,Всходя на крылечко, споткнулся казак.И матери сердце, упав на порог,Спросило его: 'Не ушибся, сынок?'1935
* Когда кислородных подушек *
Когда кислородных подушекУж станет ненадобно мне —Жена моя свечку потушит,И легче вздохнется жене.Она меня ландышем сбрызнет,Что в жизни не жаловал я,И, как подобает на тризне,Не очень напьются друзья.Чахоточный критик, от сплетенКоторого я изнемог,В публичной 'Вечерней газете'Уронит слезу в некролог.Потом будет мартовский дождикВ сосновую крышку стучатьИ мрачный подпивший извозчикНа чахлую клячу кричать.Потом, перед вечным жилищемПростясь и покончив со мной,Друзья мои прямо с кладбищаЗайдут освежиться в пивной.Покойника словом надгробнымПочтят и припомнят, что онБыл малость педант, но способный,Слегка скучноват, но умен.А между крестами погоста,Перчаткой зажавшая рот,Одета печально и просто,Высокая дама пройдет.И в мартовских сумерках длинных,Слегка задохнувшись от слез,Положит на мокрый суглинокВесенние зарева роз.1936
КРОВЬ
Белый цвет вишневый отряхая,Стал Петро перед плетнем коханой.Он промолвил ей, кусая губы:'Любый я тебе или не любый?Прогулял я трубку-носогрейку,Проиграл я бритву-самобрейку.Что ж! В корчме поставлю шапку на конИ в леса подамся к гайдамакам!''Уходи, мужик, — сказала Ганна. —Я кохаю не тебя, а пана. —И шепнула, сладко улыбаясь:— Кровь у пана в жилах — голубая!'Два денька гулял казак. На третийУ криницы ночью пана встретилИ широкий нож по рукояткуЗасадил он пану под лопатку.Белый цвет вишневый отряхая,Стал Петро перед плетнем коханой.А у Ганны взор слеза туманит,