Несколько проституток работали с краю этой же толпы. Карулл пристально посмотрел на одну из них, затем рассмеялся, когда она улыбнулась ему и медленно пошла прочь, покачивая бедрами. Он показал пальцем – на отпечатках ее сандалий в пыли довольно четко выделялась надпись: «Иди за мной».
Касия не рассмеялась, вспомнил Криспин.
И она предпочла сегодня остаться на постоялом дворе, чтобы не оказаться так быстро снова на улицах.
– Ты бы и правда затеял с ними драку? – спросил Варгос у Карулла. Это были его первые слова за весь день.
Трибун бросил на него взгляд.
– Конечно, затеял бы. Леонта при мне оскорбил избалованный городской сноб, у которого и усы-то настоящие еще не выросли.
– Тебе придется часто драться, если будешь здесь так ко всему относиться, – заметил Криспин. – Подозреваю, что сарантийцы привыкли свободно высказывать свое мнение.
Карулл фыркнул:
– Ты собираешься рассказывать мне о Городе, родианин?
– Сколько раз ты здесь бывал?
Карулл увял.
– Ну всего два раза, собственно говоря, но…
– Тогда я подозреваю, что знаю о городской жизни намного больше тебя, солдат. Варена – не Сарантий, и Родиас уже не тот, что прежде, но я все же знаю, что если ты будешь вскидываться на дыбы по поводу каждого случайно услышанного мнения, как ты, возможно, поступаешь в своих казармах, то тебе не выжить.
Карулл нахмурился.
– Он нападал на стратига. Моего командира. Я сражался под началом Леонта против бассанидов под Евбулом. Во имя господа, я знаю, какой он. Этот постельный клоп со всеми деньгами его отца и дурацкой восточной одеждой не имеет права даже произносить его имя. Интересно, где был этот мальчишка в этот же день два года назад, когда Леонт подавил мятеж? Вот это была смелость, клянусь кровью Джада! Да, я бы затеял с ними драку. Это… вопрос чести.
Криспин поднял брови.
– Вопрос чести, – повторил он. – В самом деле. Тогда почему тебе было так трудно понять то, что я сделал у стен города вчера, когда мы входили в него?
Карулл фыркнул.
– Это не одно и то же. Ты мог нарваться, тебе бы вырвали ноздри за то, что ты назвал другое имя, а не то, что стояло в твоей подорожной. Преступлением было пользоваться этими бумагами. Во имя Джада, Мартиниан…
– Криспин, – поправил его Криспин.
Дорогу им перебежала группа возбужденных, не вполне трезвых болельщиков Синих, спешащих к своим воротам. Варгос покачнулся, но удержался на ногах. Криспин сказал:
– Я предпочел войти в Сарантий как Кай Криспин – это имя дали мне отец и мать, а не под фальшивым именем. – Он посмотрел на трибуна. – Вопрос чести.
Карулл выразительно покачал головой.
– Единственная причина, по которой этот стражник не посмотрел, как следует, в твои документы и не задержал тебя за несовпадение имен, – это потому, что ты был со мной.
– Я знаю, – внезапно усмехнулся Криспин. – На это я и рассчитывал.
Идущий с другой стороны Варгос фыркнул от смеха, не сумев сдержаться. Карулл гневно уставился на него.
– И ты собираешься назвать собственное имя у Бронзовых Врат? В Аттенинском дворце? Отвести тебя сначала к нотариусу, чтобы ты составил завещание и распорядился своим земным имуществом?
Прославленные ворота Императорского квартала стояли как раз в противоположном конце форума перед ипподромом. За ними виднелись купола и стены дворцов. Неподалеку, к северу от форума, леса, мусор и кирпичи окружали строительную площадку огромного нового Святилища божественной мудрости Джада. Криспина – или Мартиниана – вызвали, чтобы он внес свою лепту.
– Я еще не решил, – ответил Криспин.
Это было правдой. Он не решил. Заявление у ворот таможни было сделано совершенно спонтанно. Даже когда он произносил собственное имя в первый раз после того, как ушел из дома, он уже понял, что, поскольку он явился в компании – фактически под охраной – полудюжины солдат, это могло означать, что перегруженный во время праздника работой стражник не станет смотреть его бумаги. Так и произошло. Карулл устроил Каю гневный, пересыпанный руганью допрос, как только они оказались вне пределов слышимости караулки, но этого следовало ожидать.
Криспин отложил объяснение до тех пор, когда они сняли комнаты в одной известной Каруллу гостинице, неподалеку от ипподрома и нового Великого святилища. Солдат Четвертого саврадийского послали в казармы с докладом, а одного отправили в Императорский квартал, чтобы доложить, что мозаичник из Родиаса прибыл в Сарантий, следуя приказу.
В гостинице, за вареной рыбой и мягким сыром с фигами и дыней на десерт, Криспин объяснил двум мужчинам и женщине, как получилось, что он путешествовал с имперской подорожной, принадлежащей другому человеку. Или, правильнее сказать, он объяснил очевидные аспекты этого дела. Остальное, имевшее отношение к мертвым и царице варваров, принадлежало лишь ему одному.
